Дмитрий Мережковский - Царевич Алексей (трагедия в 5-ти действиях)

Алексей.Хорошо; Федорыч. Встать хочу. Помоги.

Блюментрост.Вставать нельзя.

Алексей.Отчего нельзя? Можно, теперь все можно.

Приподымается. Блюментрост и Аренгейм помогают ему.

Алексей.К окну. (Ведут его к окну). Откройте. В последний раз на Божий свет взглянуть!

Открывают окно.

Алексей.Хорошо-то как, Господи! Солнышко ясное, травка зеленая, цветики желтые… А дух-то, дух от березок слаще дыма кадильного! В последний раз, в последний раз… Коль возлюбленны селения твои, Господи сил! Желает и скончевается душа моя во дворы Господни! Сердце и плоть моя возрадоваться о Бозе живе!

Блюментрост и Аренгейм усаживают его в кресло.

Алексей.Блюментростушка, утеха цветиков… Не разумеешь? «Блюмен» – цветики, а «трост» – утеха. Имя-то какое милое! Хоть и немец, а родная душа… (Аренгейму) . И ты, Карлушка, милый, обоих вас, как родных, полюбил. Ох, батюшки, голубчики, что-то уж очень мне любо с вами да весело… Винца бы выпить?

Блюментрост.Вино вредно вашему высочеству.

Алексей.Ничего, можно, – теперь, говорю, все можно. В последний раз выпить хочется на радостях.

Блюментрост.Какая же радость?

Алексей.Да ведь батюшка простил.

Блюментрост и Аренгейм (вместе). Помиловал?

Алексей.Нет, не помиловал.

Блюментрост.Как же так? Простил и не помиловал?

Алексей. Не спрашивай. Тайна, тайна великая. А винца-то что ж? И вы, и вы со мною, милые!

Аренгейм (Блюментросту, шепотом). Как молит, бедный! Нельзя отказать. Ведь, может быть, и вправду на смерть идет.

Блюментрост.Ну, делать нечего, дайте.

Аренгейм приносит бутылку и стаканы. Наливает и подает.

Алексей (подняв стакан и глядя на свет). Как кровь! Кровь и есть… За что же выпить-то, а?

Блюментрост.За здравие вашего высочества.

Алексей.Ну, моему здравию конец… А лучше вот что. Много я ругивал батюшку, может, и за дело; а надо и правду сказать: сей кузнец Россию кует из нового железа Марсова, [31]тяжело молоту, тяжело и наковальне, – да зато Россия будет новая. За здравие государя Петра Алексеевича. Петра Великого!

Блюментрост и Аренгейм.Виват! (Чокаются и пьют).

Алексей.Ну-ка, еще стаканчик.

Аренгейм.Не много ли будет, ваше высочество?

Алексей.Эх. Карлушка, пить – умереть, и не пить – умереть. Наливай!

Аренгейм наливает.

Алексей.А второй за ваше здоровье, немцы вы мои милые. Я и вас ругивал, а тоже правду сказать надо: хорошо-де в ваших краях, вольно и весело. За землю немецкую и за все края Европейские, за волю вольную!

Блюментрост и Аренгейм.Виват! (Пьют).

Алексей. Еще последний, Карлушка! Небось, больше не буду.

Аренгейм наливает.

Алексей.Ну, а последний – за Русь! Знаю, вы, немцы, земли нашей не любите: плоха-де для вас. Может, и плоха, да не кляните бедную. Сколько терпела и еще сколько терпеть… А и с нами, и с вами один Христос. Ну, так вот и за плевую Русь выпейте! Да молча, молча; с молитвою…

Пьют молча.

Алексей.А как будете в немецких краях, скажите там, что царевич Алексей Петрович за Россию умер. Скажете?

Блюментрост и Аренгейм.Скажем, скажем, ваше высочество!

Аренгейм опускается на колени, целует руку Алексея и плачет. Блюментрост закрывает лицо платком.

Алексей.О чем, миленькие? Плакать не надо. Вон, солнышко как ясно заходит, так пусть и жизнь… Жизнь ли, смерть ли; – все для Господа. Аще бо и пойду посреде сени смертные, не убоюся зла, яко Ты со мною еси. Благослови, душе моя, Господа отныне и во век!

Там же. На столе гроб с телом Алексея. У гроба дьячок читает Псалтырь. Горят свечи. Белая ночь. Люди входят, крестятся, целуют руку покойника и молча уходят. Два старых Боярина шепчутся.

Второй.Апоплексия, а по нашему удар кровяной?

Первый.Удар, батюшка, удар. Как прочли сентенцию, так и пал замертво.

Второй (тишайшим шепотом). Ну, а вправду-то как? Топором, что ли?

Первый.Бог весть.

Второй (вздыхая). Ох-ох-ох! А гробик-то плохонький!

Первый.Сколотили, видно, наспех, тут же, в застенке.

Второй.И кутейки не поставили. Скучно-де, чай, без кутьи-то покойничку!

Первый.Где уж с кутьею возиться, – и так живет!

Второй.Надёжа-то наша, надёжа Российская, вот она где!

Первый.Все там будем!

Второй.Конец, значит, времена последние?

Первый.Последние, батюшка, последние.

Уходят. Входят Блюментрост и Аренгейм. Отойдя в сторону, шепчутся.

Аренгейм.Да, зверь победил.

Блюментрост.Не знаю. Кажется, не зверь и не Бог, а человек. Страшно было смотреть на лицо его, немногим переживет сына.

Аренгейм.А что скажет народ?

Блюментрост.Ничего не скажет.

Аренгейм.А ведь как любил его!

Блюментрост.Любил и разлюбил. Рабы любить не умеют. Подлая страна, подлый народ!

Аренгейм.Не говорите так. Его страна, его народ. А ведь он…

Блюментрост.Святой? Да, страшная русская святость. Ну, скажем так: непостижимая страна, непостижимый народ!

Входит Петр.

Петр.Ступайте все.

Все уходят. Петр, один, подойдя ко гробу, творит земной поклон, крестится и целует Алексея в голову. Отходит к аналою и раскрывает Псалтырь.

Петр (читает). «Господи, да не яростию Твоею обличиши мене, ниже гневом твоим накажеши мене. Яко стрелы твои унзоша во мне, и утвердил если на мне руку Твою. Несть исцеления в плоти моей от лица гнева Твоего, несть мира в костех моих от лица грех моих. Яко беззакония мои превзыдоша главу мою, яко бремя тяжкое отяготеша на мне».

Опускается на колени и протягивает руки к телу Алексея.

Петр (с рыданием). Алеша. Дитятко, чадо мое первородное. Исаак мой возлюбленный!.. Овна не послал, овна не послал. Господи! Не пощадил! Кровь сына, царскую кровь, на плаху я первый излил, и падет сия кровь, от главы на главу, до последних царей, и погибнет весь род наш в крови. Да не будет, да не будет. Господи! Кровь его на мне, на мне одном! Казни меня, Боже, – помилуй, помилуй, помилуй Россию!

[1918–1919]

Евангелие от Марка (XIII, 32).

Книга Судей Израилевых (XV, 15–19).

Речь идет о матери Алексея, царице Авдотье, помещенной Петром в Суздальский монастырь в 1699 г.