Дмитрий Мережковский - Царевич Алексей (трагедия в 5-ти действиях)

Долгорукий.Что ты, царевич, Господь с тобой!

Алексей.А знаешь, князенька, солдатик в гошпитале сказывал: ядром ему ногу прошибло; – гангрена сделалась, и не услышал, без памяти, как отрезали, а очнулся, – хвать, – нет ноги, кажет, будто есть, а смотрит, – нет. Так вот и я с батюшкой. Был отец, – и нет. Умер, умер, умер!

В доме Алексея. О. Яков и Алексей сидят за столом. На столе закуска и водка. Осенний день.

Алексей.Да пей же; отче, пей!

О. Яков.Буде. И так голова трещит со вчерашнего.

Алексей.Ничего, поп, не треснет: ты пить здоров, куликнем, батя, поджаримся, завьем горе веревочкой!

О. Яков.А что, Петрович, плохо тебе гораздо у батюшки?

Алексей.Плохо.

О. Яков.Все знает?

Алексей.Все. Я, чай; для того и болезнь себе притворил. Исповедался; причастился нарочно, являя людям; что гораздо болен: живу быть не чаяли. Пытал, каков буду, когда его не станет. Знаешь басню: собралися мыши кота хоронить; скачут, пляшут, а он как прыгнет, да цапнет, – и пляска стала. Так вот и батюшка. Шепнули ему, что изволил-де я веселиться о смерти его, лицом был светел и радостен, точно именинник. Никогда того не простит. В Дацкую землю уехал, а я тут, с часу на час, присылки жду. На расправу потащат. Да уж скорей бы, – один конец. Или он меня, или я его… Пей же, батя, пей! Хочешь, Афроська спляшет?

О. Яков (прислушиваясь). Едут, слышь? Не сюды ли?

Алексей.Кого черт несет? (Подходит к окну, выглядывает). Кто? Кто это? Кто это? (Хватает за голову). А-а-а! (Отходит и падает в кресло).

О. Яков.Кто, кто такой?

Алексей.Он! Он! Он! Пропала моя голова! Не выдавай, Игнатьич, голубчик! Куда же; куда же, господи? Спрячь, батя; спрячь! Пойдем! (Тащит О. Якова за руку).

Входит Афанасьич.

Афанасьич.Курьер от батюшки.

Алексей.Не пускай! Не пускай!

О. Яков.Скажи, дома нет, уехал.

Афанасьич.Говорил, не слушает.

О. Яков.Ну, так болен; без памяти.

Афанасьич уходит.

Алексей.Двери-то, двери, батя, запри! (Кричит в спальню). Эй, Васька, Васька! Одеяло, шлафор, колпак, полотенце! Скорее! Скорее! Скорее!

Казачок Васька приносит вещи и уходит. Алексей надевает шлафрок и ночной колпак. О. Яков закутывает ему ноги одеялом и обвязывает голову полотенцем.

О. Яков.И притворять-то нечего: вишь, лихорадка так и бьет.

Алексей (шепчет, крестясь). Чур меня, чур! На велик день родился, тыном железным оградился. Солнце ясное, море тихое, поля желтые, – все вы стоите смирно и тихо: так был бы тих и смирен мой родимый батюшка…

Стук в дверь.

Голос Румянцева (из-за двери). Отворите!

Алексей.Ой! Ой! Ой! Не пускай, не пускай! Схватит, потащит, убьет…

Голос Румянцева.Именем его величества государя Петра Алексеевича, отворите!

О. Яков.Вон как трясет. Все одно, сломает: отпереть надо.

Отпирает. Входит Румянцев.

Румянцев.Здравия желаю, ваше высочество.

Алексей.Не замай, не замай! Не подходи! Не трожь!

Румянцев. Что ты, царевич? Чего пужаешься? Ручку пожалуй. А не хочешь, так и не надо. Христос с тобой… Письмецо от государя-батюшки (Подает письмо). Прочесть изволь,

Алексей.Прочту ужо. Ступай.

Румянцев.Без ответа уходить не ведено.

Алексей.Болен я, Иваныч, дюже болен. Вишь, и батьку позвал причастить. Аль больного потащишь? Ну, а как из меня на дороге и дух вон, – ты же в ответе будешь…

Румянцев.Зачем больного тащить? Нет на то повеленья от батюшки. Как будешь здоров, так и поедешь. А то и вовсе не езди, – воля твоя.

Алексей.Правда, Иваныч? Не лжешь?

Румянцев.Зачем лгать? Пес лжет.

Алексей.А ты побожись.

Румянцев.Вот-те крест!

Алексей.Ну, ладно, ступай. Ответ будет к завтраму.

Румянцев. Никак нет, до завтраго ждать не можно. Сим же часом и обратно. Знаешь дело наше курьерское: одна нога здесь, другая там.

Алексей.Да уж больно, Иваныч. неможется. Видишь, как скрючило. Хоть часок подожди.

Румянцев.Разве часок… Честь имею кланяться, ваше высочество.

Уходит.

Алексей (хочет распечатать письмо и не может, руки трясутся. Отдает О. Якову). Ну. распечатай.

О. Яков (распечатав письмо, отдает Алексею). Читай.

Алексей (читает). «Мой сын. Понеже когда прощался и спрашивал о резолюции… на что ты говорил… к наследству быть не можешь… в монастырь желаешь… Ждал семь месяцев… Но по ся поры не пишешь… Немедленно резолюцию возьми»… Ох, батя, не могу, не вижу… Читай ты.

О. Яков (читает). «Резолюцию возьми; или первое, или другое. И буде первое, то поезжай сюды, в Копенгаген, ни мало не мешкая. Буде же другое, то отпиши, куды и в которое время, и день, дабы я покой имел в своей совести, чего от тебя ждать могу. О чем паки подтверждаем, дабы сие конечно учинено было, ибо я вижу, что время токмо проводишь в обыкновенном своем неплодии. Петр».

Молчание.

О. Яков.Ну, что скажешь, Петрович?

Алексей.А ты что?

О. Яков.Ступай в монахи: клобук-де не гвоздем к голове прибит, – можно и снять. Покой тебе будет, как от всего отстанешь.

Алексей.Эх, батя, хорош монах! С блудной девкой свалялся. Богу солгать, душу погубить.

О. Яков.Ну, так к отцу поезжай.

Алексей.Под топор на плаху?

О. Яков.Так как же, царевич? Либо то, либо это.

Алексей.Все едино. Два конца веревки, а петля одна: за какой ни потянешь – удавишься.

Входят Кикин и князь Долгорукий.

Алексей.Кикин! Князенька! Сейчас за вами посылать хотел. Курьер от батюшки.

Кикин.Знаем. Для того и пришли.

Долгорукий.А ты, что, ваше высочество, обвязан? расхворался, что ль?

Алексей.Нет, здоров. Страха ради батюшкина болезнь себе притворил. (Подает письмо). Вот, читайте.

Долгорукий и Кикин читают. Алексей скидывает одеяло, шлафрок, колпак и полотенце. О. Яков идет к двери.

Алексей.Куда ты, Игнатьич?

О. Яков.В крестовую, всенощну служить.

Алексей.Помолись за меня. Тяжко мне, родимый, тяжко.

О. Яков.Небось, светик. Бог тебя избавит, чаю. скоро-де свершится, скоро! (Обнимает и крестит).