Борис Акунин - Весь мир театр

Ей хотелось напоследок сказать ему нечто особенное, чтобы смысл открылся позднее и он вспоминал бы эти слова до конца дней. Но ничего конгениального моменту в голову не пришло, а портить его банальностью Элиза не стала.

— Вот, с-собственно, всё. Спокойной ночи. В его голосе была выжидательность.

— И вы не спрашиваете о Шустрове? — произнес он после паузы. — Вам это не интересно?

— Это мне неинтересно. — Элиза задохнулась и полупрошептала-полупрошелестела. — Прощайте…

— До свидания, — еше холодней, чем в начале разговора, молвил Эраст.

Линия стала мертвой.

— Ах, Эраст Петрович, как вы будете раскаиваться, — сказала Элиза зеркалу.

Посмотрела на листок и решила перебелить стихотворение. Из-за того что левая рука была занята трубкой, строчки расползлись вкривь и вкось, некрасиво.

Только теперь она вчиталась по-настоящему.

Про «иное рожденье» понятно, японцы верят в переселение души, но в каком смысле «не цветком, а пчелою»? Что это означает?

Вдруг она поняла.

Быть не вечным объектом чужих вожделений, а самой превратиться в желание, в целеустремленность. Самой выбирать свой цветок, жужжать и кусаться!

Увянуть без сопротивления или быть сорванным — участь гейши и участь цветка. Но у пчелы есть жало. Если нападет враг, пчела пускает в ход жало, не заботясь о последствиях.

Вот что за сигнал послала Элизе жизнь в последнюю минуту!

Нельзя сдаваться без борьбы! Нельзя капитулировать перед Злом! Ошибка в том, что Элиза вела себя по-женски: она хотела, чтоб от Чингиз-хана ее защищали другие мужчины, а когда защитников не осталось, просто сложила руки и зажмурилась. Постыдная слабость!

Но она станет пчелой прямо в нынешнем своем рождении! Истребит врага, убережет того, кого любит, и еще будет счастлива! «Лишь тот достоин счастья и свободы, кто тра-та-та идет за них на бой!» От волнения у нее выскочила из памяти часть строфы, но это было неважно.

Самой сразить Дракона! Предстать перед Эрастом сильной и свободной!

Прекрасное величие этой идеи наполнило Элизу восторгом.

Она позвонила в рецепцию.

— Заберите из моего номера две хрустальные вазы с бордо. Доставьте от моего имени в номера «Мадрид», для актеров театра «Ноев ковчег», — сказала Элиза. — Пусть выпьют за победу Света над Тьмой!

Служитель в восхищении воскликнул:

— Как это точно, мадам!

Убить, как убивают бешеную собаку — без нравственных терзаний, без христианских заповедей. Чтоб никого больше не покусала.

И самое чудесное, что ничего за это деяние не будет. То есть, конечно, произойдет шумный процесс, с присяжными, с давкой в зале, с журналистами. Мысль о суде Элизу нисколько не пугала. Совсем наоборот. Продуманно небрежная прическа. Простой и эффектный стиль одежды — во все траурное, с легким отблеском стали, как подобает воительнице. Безусловно оправдают. Безусловно дело прогремит на всю Европу. Безусловно никакой Саре Бернар и Элеоноре Дузе в самых сладких мечтах не снилась такая слава!

Это-то всё было чудесно, театрально, с гарантированными аплодисментами. Но ведь сначала нужно умертвить человека. Не то чтоб Элизе было Чингиз-хана жалко, вот уж нет. Она и человеком его не считала — уродливой аномалией, раковой опухолью, которую необходимо как можно скорее прооперировать. Но как убивают, Элиза понятия не имела. На сцене она проделывала это много раз — например, когда играла графиню де Теруар в «Жертве термидора». Там всё было просто: подняла руку с пистолетом, за кулисами рабочий ударил по медному листу, и жестокий комиссар Конвента с воплем падает. Однако в жизни всё наверняка трудней.

И стало Элизе ясно, что без консультанта или секунданта, одним словом, помощника не обойтись. Начала перебирать возможные кандидатуры. Эраст отпал сразу. В ее пьесе ему отводилась совсем иная роль: устыженного, восхищенного и прощенного.

Газонов? Слишком приметен своей азиатской внешностью. И потом, он тоже теперь знаменитость. Делить славу на двух актеров не хотелось.

Вася? Это он в японской пьесе великий фехтовальщик, а в жизни рохля. Наверняка и оружия никогда в руках не держал. Здесь бы какого-нибудь военного…

А Жорж? Во-первых, бывший офицер. Во-вторых, преданно и нетребовательно влюблен. В-третьих, настоящий рыцарь, человек чести. В-четвертых, герой — довольно вспомнить, как он схватил змею, бр-р-р. Неболтлив. И, что важно, привычен оставаться в тени.

Назавтра она уединилась с Девяткиным в пустой ложе и, взяв с него клятву молчания и повиновения, всё рассказала. Он слушал с пылающим взором, иногда даже скрежетал зубами на злодея, доставившего ей столько горя и безнаказанно погубившего пятерых ни в чем не повинных людей. Никаких сомнений рассказ Элизы у Девяткина не вызвал, за это она была ему особенно благодарна.

— Так вот в чем дело… — прошептал ассистент, ударив себя кулаком в лоб. — Ах, как оно всё… Рок, фатум! Теперь понятно. А мы-то…

— Кто «мы-то»? — насторожилась Элиза. — Про кого это вы?

— Не имеет касательства. Связан словом чести, обязан молчать. — Жорж приложил ладонь к устам. — А вам бесконечно благодарен за доверие. Более можете мне ничего не говорить. Известен ли вам адрес, по которому я могу найти изверга? Не беспокойтесь, я обойдусь без полиции. Заставлю его стреляться с двух шагов, по жребию, без шансов. А откажется — убью на месте!

Этого-то Элиза и опасалась.

— Я должна уничтожить его сама. Своими руками. Не хватало еще, чтоб вы отправились из-за меня на каторгу!

Он сверкнул глазами.

— Сударыня, ради вас я не то что на каторгу — ради вас я… я… готов спасти от гибели весь проклятый мир! — И простер руку над залом, такой смешной, трогательный. — Ах, если б у вас открылись глаза, если б вы увидели, каков я на самом деле! Если б вы могли меня полюбить — это всё бы изменило!

— Никогда еще за пределами сцены мне не признавались в любви столь… величественно, — не сразу нашла

Элиза правильное слово. — Вы мой рыцарь, а я ваша дама. Это красивые отношения. Давайте не будем выходить за их пределы. А заступаться за меня не нужно. Я сейчас нуждаюсь не в защитнике, а в помощнике. Помните: вы дали клятву повиноваться. Ведь вы человек слова?

Он угас. Плечи поникли, голова опустилась.

— Не тревожьтесь. Девяткин слово держит. И к роли помощника ему не привыкать. Един в девяти лицах, как шутит Ной Ноевич…

Успокоившись, она объяснила, что помощь его будет негласной. Иначе это получится уже не преступление в состоянии аффекта, под воздействием секундного порыва, а предумышленное убийство со сговором — совсем иной коленкор.