Александр Брагин - Гейдельбергские влюбленные

Сдергивает скатерть со стола. И отовсюду стаскивает в нее свои вещи: полагаю, всем известен гардероб студента, от веку он почти не изменился. Вещи собраны. Узел завязан.

Дормидонт, успев повеселеть, взваливает узел на плечо и покидает квартиру.

Рассказчик: Ни за что на свете Дормидонт не мог признать всё, так удачно произошедшее, лишь сновидением, то есть совершенным вымыслом. Доводы разума — к прискорбию — были здесь неуместны. И потому, даже на малую толику не поколебавшись, он в восьмом часу с узлом и охапкой чайных роз, которые не без симпатии сторожа срезал в ботаническом саду alma mater, постучался в дверь на Воскресенском проспекте. И прислуга ему отворила.

Гостиная в доме уездного чиновника среднего достатка. На лицевой стене искусная копия картины "Три богатыря". Дарья Кирилловна в чепце и халате за легкими гимнастическими упражнениями. Лев Сидорович в штатском платье, расхаживая из угла в угол, репетирует какую-то особо патетическую речь.

Дарья Кирилловна по утрам с вопиющим упрямством изнуряла себя упражнениями по аглицкой системе. О пользе их извольте решать сами. Льва Сидоровича никогда не занимали подобные глупости, он презирал гимнастику. И перед тем, как отбыть на службу, он обычно готовился к событиям грядущего дня. Вот и нынче Лев Сидорович репетирует предполагаемую речь в суде по поводу торжества на рождение младенца у секретаря суда.

Дормидонт уверенно вошел в гостиную. Сбросил узел. Подлетел к ручке маменьки. И преподнес ей цветы. За которые Дарья Кирилловна его расцеловала. Поклонился папеньке и пожал протянутую Львом Сидоровичем руку.

Ни Лев Сидорович, ни Дарья Кирилловна не удивились появлению в их доме и в столь ранний час незнакомого юноши. Семья была гостеприимной, и у них постоянно и подолгу, то есть попросту годами, гостили родственники, которых супруги, как ни пытались, не сумели перечесть, а потому усвоили, что их — тьма египетская. Теперь уже обитал один — кузен Дмитрий, студент Александровского технического училища. Сегодня он ни свет ни заря сбежал в свои обожаемые механические мастерские.

Хозяева предложили гостю поудобнее устраиваться в кресле, а сами предпочли венские стулья возле овального обеденного стола.

Дормидонта ничуть не смутило, что эту комнату, пусть и просторную, вряд ли даже с натяжкой можно было поименовать залом. И обставлена она, ну, совершенно не так! И на Льве Сидоровиче всего лишь партикулярное платье!

Вы не забывайте, что Дормидонт пылкий влюбленный, да еще, как ему кажется, счастливый. И чего нет в действительности, то без особых усилий доделывает воображение.

Взаимное молчание затягивалось.

Каждый изводил себя вопросом, который сам же и полагал непристойным. Лев Сидорович желал знать: не отпрыск ли перед ним Марьи Феоктистовны?

Дарья Кирилловна: не крестник ли это Аполлинария Семеновича?

А Дормидонт: где его законная половина, сиречь-жена?

Первым не выдержал Дормидонт. Он поднялся, помялся и сел. Затем встал Лев Сидорович. И уже занес палец вверх. Но Дарья Кирилловна предусмотрительно дернула его за рукав. И супруг с облегчением опустился на венский стул.

После чего сама Дарья Кирилловна долго стояла, решительно опершись на столешницу и собираясь с духом, а в результате поднесла батистовый платок к глазам и непринужденно вернулась в прежнее положение.

И еще дважды, все более и более приближаясь к вопросу, подымались они, но в самый последний момент состояние дерзости внезапно их оставляло.

Вопросы сии так в неловкости и зависли на воздусях.

И тогда Дормидонт выказал себя истинным мужчиной. Он завел речь об охоте на медведя.

Дормидонт блистательно разыгрывает сценку охоты, изображая одновременно и охотников, которых, по всей вероятности, трое, и медведя. Шутейный рассказ заканчивается тем, что охотники сидят по деревьям, а медведь их караулит. Дормидонт кланяется. Лев Сидорович и Дарья Кирилловна ему аплодируют.

В это время появляется Машенька в гимназической форме. И застает папеньку и маменьку в обществе вчерашнего смешного реалиста с бульвара. Мальчишка, растопырив руки, бросается к ней, жадно впивается губами в губы и обнимает. Лев Сидорович и Дарья Кирилловна опешили.

Машенька сперва обомлела, потеряла волю, и ей стало сладко-сладко, с ней словно обморок приключился…

Затем она оторвала мальчишку от себя и, возмущенная надругательством, влепила ему горячую пощечину. А Лев Сидорович выскочил из-за стола, схватил потерявшегося и покорного Дормидонта за ухо и выставил его на проспект.

Туда же следом полетел и его тощий узел.

Машенька села в то самое кресло, которое недавно занимал Дормидонт, и горько заплакала. Папенька и маменька принялись ее утешать.

Рассказчик ( поет):

Кузен Дмитрий задумал жуткую месть за дерзкое оскорбление, нанесенное Машеньке. Правда, он пока точно не знал, какой именно она будет. Но оставался тверд в том, что непременно жуткой.

И ведь то неслыханно, чтобы этим делом занимались среди бела дня!

Кузен Дмитрий, несмотря на двадцатилетний возраст, еще никогда не целовался. Он испытал пламень лишь к неодушевленным созданиям — к токарным и фрезерным, доказывая всем и каждому, что движет ими его сердечный теплород, а не тупое электричество.

Негодяй, конечно, учинит драку. Кузену Дмитрию драка требовалась немедленно!

Лев Сидорович с помощью Машеньки вспомнил, откуда ему знакома физиономия её обидчика. И вспомнил, что на бульваре у вурдалака и бесстыжей рожи был соратник, которого как-то ему представляли и которого зовут, кажется, Елизаром. Вот через ничего не подозревающего Елизара кузен Дмитрий и отыскал дом, где квартировали Дормидонт с Зинаидой.

Дверей здесь не запирали.

Комната на Крестовской. Тут все по-прежнему. Хотя нет. На маленьком круглом столике вновь ваза с цветами, только поскромней предшественницы.

В комнату врывается Дмитрий. Как заведенный несколько раз обегает пустое жилище. Затем резко останавливается и стучит кулаком по столу. На его первобытный боевой зов никто не выходит. Тогда Дмитрий начинает поиск затаившегося противника. Заглядывает под стол, за этажерку, и, убежденный в праведности своей экспедиции, открывает платяной шкаф.

Из боковой двери незаметно выплывает Зинаида. С книгой Бомбониса Самурайского "Редкое дыхание — залог долгой жизни". Она пристраивается за спиной у раздосадованного и шумного Дмитрия. И, как тень, следует за ним, пытаясь уразуметь, чего же ищет этот одетый в форменный мундир Александровского училища вор под их диваном и за их креслом.