Оскар Уайльд - Как важно быть серьезным

Гвендолени Джекусаживаются рядом в углу комнаты.

Леди Брэкнелл. Извини, Алджернон, если мы слегка опоздали, но мне надо было навестить дорогую леди Харбери. Я не была у нее с тех пор, как умер ее бедный муж. Никогда не видела, чтобы женщина так изменилась. Она выглядит лет на двадцать моложе. А теперь я выпила бы чашку чаю и отведала твоих знаменитых сэндвичей с огурцами.

Алджернон. Да, конечно, тетя Огаста. (Идет к чайному столику.)

Леди Брэкнелл. Ты не хочешь к нам присоединиться, Гвендолен?

Гвендолен. Спасибо, мама, мне и здесь хорошо.

Алджернон (с ужасом беря в руки пустое блюдо) . Силы небесные! Лейн! Где сэндвичи с огурцами? Я ведь их специально заказывал!

Лейн (невозмутимо) . Сегодня не было огурцов на рынке, сэр. Я туда дважды ходил.

Алджернон. Не было огурцов?

Лейн. Нет, сэр. Даже за наличные.

Алджернон. Спасибо, Лейн. Можете идти.

Лейн. Благодарю вас, сэр. (Уходит.)

Алджернон. Мне очень жаль, тетя Огаста, но достать огурцов было никак невозможно, даже за наличные.

Леди Брэкнелл. Ничего, Алджернон. Леди Харбери угостила меня пышками. Она, мне кажется, живет теперь только ради своего удовольствия.

Алджернон. Я слышал, волосы у нее стали совсем золотыми от горя.

Леди Брэкнелл. Да, цвет волос у нее изменился, хотя трудно сказать, отчего. (Алджернон подходит к ней и подает ей чашку чаю.) Спасибо, мой милый. А у меня для тебя сюрприз. За обедом я хочу посадить тебя с Мэри Фаркар. Такая прелестная женщина и так внимательна к своему мужу. На них просто приятно смотреть.

Алджернон. Боюсь, тетя Огаста, я вынужден буду отказаться от удовольствия сегодня у вас обедать.

Леди Брэкнелл (нахмурившись) . Надеюсь, ты так со мной не поступишь, Алджернон. Это нарушило бы мне размещение людей за столом, и твоему дядюшке пришлось бы обедать у себя наверху. К счастью, он к этому уже привык.

Алджернон. Мне очень жаль, и я, естественно, невероятно огорчен, но я только что получил телеграмму о том, что моему бедному другу Банбери снова хуже. (Переглядывается с Джеком.) Они там считают, что в такую минуту я просто обязан быть с ним.

Леди Брэкнелл. Странно. Этот твой мистер Банбери, как видно, обладает поразительно слабым здоровьем.

Алджернон. Да, здоровье бедного Банбери никуда не годится.

Леди Брэкнелл. Должна тебе сказать, Алджернон, что, по-моему, мистеру Банбери давно пора уже выбрать, жить ему или умирать. Колебаться в таком важном вопросе непростительно. Я, по крайней мере, не одобряю современной моды сочувствовать больным людям. Мне она кажется нездоровой. Поощрять болезни в других едва ли достойное дело. Быть здоровым — первейший наш долг в жизни. Я не устаю повторять это твоему бедному дяде, но он не обращает на мои слова никакого внимания… если судить по состоянию его здоровья. Что ж, Алджернон, разумеется, ты должен быть рядом с мистером Банбери — тут ничего не поделаешь. Но ты меня очень обяжешь, если от моего имени попросишь мистера Банбери почувствовать себя хоть капельку лучше к субботе, потому что я рассчитываю на твою помощь в составлении музыкальной программы. Это будет мой последний прием, и мне нужно нечто такое, что сможет стимулировать общий разговор, особенно если учесть, что это самый конец сезона и каждый уже сказал все, что хотел сказать, хотя в большинстве случаев это не Бог весть что.

Алджернон. Я передам мистеру Банбери ваше пожелание, тетя Огаста, если, конечно, он будет в сознании, и мне почему-то кажется, что он постарается поправиться к субботе. Конечно, подобрать подходящую музыку не так просто. Если музыка хорошая — ее никто не слушает, а если плохая — никто не разговаривает. Впрочем, если вы будете настолько любезны, что пройдете со мной в соседнюю комнату, я могу показать вам программу, которую уже наметил для вашего приема.

Леди Брэкнелл. Спасибо, Алджернон, что не забываешь свою тетю Огасту. (Встает и идет за Алджерноном.) Я уверена, что программа будет прелестной, если, разумеется, изъять из нее все предосудительное. Например, французских шансонеток я не могу допустить. Гости всегда находят их неприличными и либо возмущаются, что ужасно вульгарно, либо смеются, что еще хуже. Немецкий язык звучит гораздо пристойнее, и, я полагаю, таковым он и есть. Гвендолен, ты будешь мне аккомпанировать.

Гвендолен. Хорошо, мама.

Леди Брэкнелли Алджернонуходят в музыкальную комнату. Гвендоленостается.

Джек. Не правда ли, сегодня чудесная погода, мисс Ферфакс?

Гвендолен. Умоляю вас, не говорите со мной о погоде, мистер Уординг. Когда люди говорят со мной о погоде, я всегда понимаю, что они имеют в виду нечто совершенно иное. И это заставляет меня нервничать.

Джек. Я и хочу сказать об ином.

Гвендолен. Ну вот видите. Я никогда не ошибаюсь.

Джек. Мне хотелось бы воспользоваться временным отсутствием леди Брэкнелл, чтобы…

Гвендолен. Да, я вам советую это сделать. Но учтите, у мамы есть привычка неожиданно возвращаться в комнату. Сколько раз я ей говорила об этом!

Джек (нервно) . Мисс Ферфакс, с той самой минуты, как я вас увидел, я не перестаю восторгаться вами… я восторгаюсь вами больше, чем любой из тех девушек… каких я встречал с тех пор… с тех пор как я встретил вас…

Гвендолен. О, я это прекрасно знаю. Жаль только, что вы не проявляете этого немного заметнее, по крайней мере на людях. Вы мне всегда казались неотразимо привлекательным. Даже до того, как мы с вами встретились, я уже была к вам неравнодушна. (Джек смотрит на нее с изумлением.) Мы живем, как вы, надеюсь, знаете, мистер Уординг, в век идеалов. Об этом постоянно напоминают нам самые фешенебельные ежемесячные журналы, и, как мне говорят, это стало темой проповедей даже в самых захолустных церквах. Я всегда мечтала полюбить человека по имени Эрнест. В этом имени есть нечто внушающее абсолютное доверие. Как только Алджернон сказал мне, что у него есть друг, которого звать Эрнест, я тотчас же же поняла, что мне суждено полюбить вас. Имя это, что очень важно для моего душевного спокойствия, встречается, по всей видимости, крайне редко.

Джек. И вы действительно меня любите, Гвендолен?

Гвендолен. Всем сердцем!

Джек. Дорогая! Вы даже не знаете, какое для меня это счастье!

Гвендолен. Эрнест, любимый мой! (Они обнимаются.)

Джек. Но вы же не хотите сказать, что не смогли бы меня полюбить, если бы я был не Эрнест?