Оскар Уайльд - Как важно быть серьезным

Алджернон. А что будем делать после обеда? Пойдем в театр?

Джек. О нет! Терпеть не могу долго слушать.

Алджернон. Тогда, значит, в клуб?

Джек. О нет! Не выношу болтовни.

Алджернон. В таком случае, отправимся к десяти в мюзик-холл «Эмпайр»?

Джек. О нет! Ненавижу глазеть на идиотские кривляния.

Алджернон. Чем же тогда займемся?

Джек. Ничем.

Алджернон. Заниматься ничем — тяжкий труд. Но я не против хорошо потрудиться, если только знать зачем…

Входит Лейн.

Лейн. Мисс Ферфакс.

Входит Гвендолен. Лейнуходит.

Алджернон. Гвендолен! Какая неожиданность!

Гвендолен. Алджи, повернись, пожалуйста, к нам спиной. Мне нужно кое-что сказать мистеру Уордингу. И поскольку это личный вопрос, ты, не сомневаюсь, будешь подслушивать.

Алджернон. Знаешь, Гвендолен, я не уверен, что могу позволить тебе решать личные вопросы в моем присутствии.

Гвендолен. Алджи, у тебя слишком аморальные взгляды на жизнь. Ты еще слишком молод для этого.

Алджернонотходит к камину.

Джек. Любимая!

Гвендолен. Эрнест, может статься, мы никогда не поженимся. Судя по выражению маминого лица, этому ни за что не бывать. Теперь родители вовсе не считаются с тем, что говорят им дети. Былое уважение к молодым стремительно отмирает. Какое-либо влияние на маму я утратила еще в трехлетнем возрасте. Но даже в том случае, если она помешает нам стать мужем и женой и мне придется выйти за другого, а потом выходить еще много раз, — ничто не сможет погасить моей к вам вечной любви!

Джек. О Гвендолен, дорогая!

Гвендолен. История вашего романтического происхождения, которую мама рассказала мне с самыми ужасными комментариями, потрясла меня до глубины души. Ваше имя притягивает меня с еще большей силой. А ваша простодушная наивность для меня просто непостижима. Ваш лондонский адрес в Олбани у меня есть. Теперь назовите адрес вашего загородного дома.

Джек. Мэнор-Хаус, Вултон, Хартфордшир.

Алджернон, который все это время внимательно прислушивался к разговору, удовлетворенно улыбается и записывает адрес на манжете. Затем берет со стола железнодорожное расписание.

Гвендолен. Надеюсь, почтовая связь у вас там налажена. Возможно, нам придется прибегнуть к отчаянным мерам. Это, конечно, потребует серьезного обсуждения. Я буду вам писать ежедневно.

Джек. Единственная моя!

Гвендолен. Сколько вы еще пробудете в Лондоне?

Джек. До понедельника.

Гвендолен. Прекрасно! Алджи, можешь теперь повернуться.

Алджернон. Спасибо, но я уже и так повернулся.

Гвендолен. Можешь также позвонить.

Джек. Вы позволите проводить вас до экипажа, дорогая моя?

Гвендолен. Ну конечно.

Джек (вошедшему Лейну) . Я провожу мисс Ферфакс.

Лейн. Да, сэр.

Джеки Гвендоленуходят. Лейнподходит к Алджернонус несколькими письмами на подносе. Видимо, это счета, потому что Алджернон, взглянув на конверты, рвет их.

Алджернон. Стакан хереса, Лейн.

Лейн. Слушаю, сэр.

Алджернон. Завтра, Лейн, я отправляюсь банберировать.

Лейн. Да, сэр.

Алджернон. Скорее всего, не вернусь до понедельника. Уложите одежду, смокинг и все для поездки к мистеру Банбери.

Лейн. Слушаю, сэр. (Подает херес.)

Алджернон. Надеюсь, завтра будет хорошая погода, Лейн.

Лейн. Погода никогда не бывает хорошей, сэр.

Алджернон. Лейн, вы законченный пессимист.

Лейн. Стараюсь по мере сил, сэр.

Входит Джек. Лейнуходит.

Джек. Какая разумная, здравомыслящая девушка! Единственная девушка в моей жизни, которую я по-настоящему полюбил. (Алджернон хохочет.) Что это ты так веселишься?

Алджернон. Просто беспокоюсь о здоровье бедного мистера Банбери.

Джек. Если ты вовремя не остановишься, Алджи, у тебя из-за твоего дружка Банбери могут быть серьезные неприятности!

Алджернон. Обожаю серьезные неприятности. Единственная несерьезная вещь на свете — это серьезные неприятности.

Джек. Какая чепуха, Алджи! От тебя только и слышишь одну чепуху.

Алджернон. А от кого ты слышишь другое?

Джекбросает на него негодующий взгляд и выходит. Алджернонзакуривает папиросу, читает адрес на манжете и улыбается.

Занавес

Сад в поместье мистера Уординга в Вултоне. Серая каменная лестница ведет к дому. Старомодный сад полон роз. Время года — июль. В тени большого тиса плетеные кресла, стол, заваленный книгами. Мисс Призмсидит за столом. Сесилив глубине сада поливает цветы.

Мисс Призм (зовет) . Сесили, Сесили! Такое утилитарное занятие, как поливка цветов, — это скорее обязанность Моултона, чем ваша. Особенно сейчас, когда вас ожидают интеллектуальные наслаждения. Ваша немецкая грамматика на столе. Вам нужно открыть страницу пятнадцатую. Мы повторим вчерашний урок.

Сесили. А может быть, вы вместо меня дадите урок немецкого Моултону? Моултон!

Моултон (широко улыбаясь, выглядывает из-за живой изгороди) . Да, мисс Сесили!

Сесили. Вам не хотелось бы знать немецкий, Моултон? Немецкий — это язык, на котором говорят в Германии.

Моултон (качает головой) . Я не шибко-то люблю всякие чужеземные языки, мисс. (Почтительно кланяется мисс Призм.) Не в обиду будь вам сказано, мэм. (Снова исчезает за изгородью.)

Мисс Призм. Так дело не пойдет, Сесили. Сейчас же откройте вашего Шиллера.

Сесили (медленно, с неохотой подходит) . Но я ненавижу немецкий. Ужасно несимпатичный язык. Я уверена, что после каждого урока немецкого я выгляжу подурневшей.

Мисс Призм. Дитя мое, вы ведь знаете, как вашего опекуна заботит, чтобы вы получили всестороннее образование. Уезжая вчера в Лондон, он особо подчеркнул важность изучения немецкого языка. Да и всегда, уезжая в Лондон, он подчеркивает именно это.

Сесили. Дорогой дядя Джек у нас очень серьезный! Такой серьезный, что иногда закрадывается подозрение — а вдруг он не вполне здоров?

Мисс Призм (распрямляется и говорит наставительным тоном) . Ваш опекун в превосходном здравии, и строгость поведения весьма похвальна в таком сравнительно молодом человеке. Я не знаю никого, кто превосходил бы его сознанием своего долга и ответственности.