Александр Навроцкий - Крещение Литвы

Веселья пира не смущай.

Ведь он старик — и потому

С таким упрямством защищает

Своих богов.

ЯГЕЛЛО:

Не он один!

А много их в Литве найдется

Безумцев дерзких.

БОДЗАНТА:

Но никто

Не помешает королю

Свой довершить великий подвиг.

У нас в отчизне, как у вас,

Такой же водится обычай,

Чтоб на пиру веселый дух

Певцы поддерживать старались;

И здесь меж нами есть один

Певец, затейник и рассказчик,

Который может от души

Тебя потешить.

ГЕДВИГА (к Оссолинскому):

Пан Адам!

Потешь-ка нас и короля

Веселой сказкой или песней,

Которыми, когда захочешь,

Ты можешь тешить без конца.

ОССОЛИНСКИЙ:

Охотно, королева-пани!

Хотя со мной и нету лиры,

Но может быть и без нея

Кой-что устроим (берет три кубка, ставит их рядом и извлекает из них звуки ударами ножа).

Эту песню

Не раз певал я. Впрочем, нет!

Сегодня вам я разскажу

Как создал Бог, на зависть миру,

Резвушку-польку. (начинает говорком под звуки мазурки).

(все присутствующие поляки повторяют хором два последние стиха)

ЯГЕЛЛО:

Правдива песня! Поднимаю

Заздравный кубок с нашим медом

За лучшую из польских женщин,

За королеву! Пью здоровье

Твое, красавица-Гедвига!

РОТЕНШТЕЙН:

<...>

А каков

Литовский бард?

ОССОЛИНСКИЙ:

Не из трусливых.

РОТЕНШТЕЙН:

Глядит как волк, и тоже вздумал

Перечить князю. Важный рыцарь!

Потешник, шут и скоморох!

ВЕЙДАВУТИС (перебивая):

У нас не принято смеяться

Над стариками. По годам

Ты мог-бы внуком быть ему,

Так придержать язык не худо

Тебе о нем.

РОТЕНШТЕЙН:

Ты что за птица?

ВЕЙДАВУТИС:

Я птица из породы той,

Которой боги дали когти

И клюв могучий, чтоб справляться

С своим врагом.

РОТЕНШТЕЙН:

А кто просил

Тебя соваться в наши речи,

Сеньора птица?

ВЕЙДАВУТИС:

Мало, видно,

Тебя учили, рыцеренок,

Почтенью к старшим!

РОТЕНШТЕЙН:

Что? Ты смеешь

Так называть меня?

ВЕЙДАВУТИС:

Да, смею!

Залетный аист!

РОТЕНШТЕЙН (вынимает меч):

Защищайся,

Покуда жив! меня?

ВЕЙДАВУТИС:

Не горячись!

Вот этот меч исправно красил

Ваш белый плащ. Держись, мальчишка,

Пока живешь! (сражаются; вбегает Гедвига и становится между сражающимися).

ГЕДВИГА:

Что здесь за шум?

Как смели вы в покоях князя

Скрестить мечи? Отдайте оба

Сейчас их мне!

РОТЕНШТЕЙН (отдавая меч):

Охотно, панна.

Прошу прощенья; но не мог

Оставить я без отомщенья

Тех дерзких слов, которых даром

Еще никто передо мною

Не смел сказать (указывая на поляков). Спросите их!

ГЕДВИГА (к Вейдавутису):

Отдай и ты!

ВЕЙДАВУТИС:

Нет, никогда

Не отдавал меча я бабе,

И не отдам! Коль ты вмешалась

В наш поединок, так его

Нам отложить возможно, точно;

А уж меча не получить тебе от истого литовца.

Мы для него ножны имеем, (вкладывает меч)

И вот куда ему дорога!

А вашим ручкам непригоже

Держать меча, ведь он не легок

И не игла.

ГЕДВИГА:

Молчи, презренный!

Иль этот меч… (подымает меч).

ВЕЙДАВУТИС:

А как же мне

Твердил сегодня жрец, что с вами

Приехал в Вильну, что ваш Бог

Велит прощать врагам обиды.

Соврал, должно быть!

ГЕДВИГА (опуская меч):

Да, ты прав…

Погорячилась я, забыла,

Что ты наш гость. (входит Ягелло).

ЯГЕЛЛО:

Зачем в руках

Ты держишь меч?

ГЕДВИГА:

Произошли,

Среди гостей, горячий спор

И ссора; рыцарь Ротенштейн

Не выдержал и обнажил

Свой храбрый меч, но тотчас отдал

Его любезно.

ЯГЕЛЛО:

На кого же

Так рассердился Ротенштейн?

ГЕДВИГА (указывая на Вейдавутиса):

Вот на него. Все старики

У вас сварливы. Но пойдемте

Мы на балкон. Какая ночь!

Как блещут звезды! Что за воздух! (к гостям)

Надеемся, что здесь без нас

Не будет ссор? Пойдемте, рыцарь!

Вот вам ваш меч. Он здесь не нужен.

Здесь наше слово охраняет

Всех от обиды (все, кроме Вейдавутиса и Дангеруда, уходят).

ВЕЙДАВУТИС:

О, Ягелло!

Как ты погряз! Прав Наримунд!

Нам, старикам, лишь остается

Уйти в леса, а здесь погибло

Влиянье наше. Встань, Ольгерд!

И посмотри, что днесь творится

В твоем дому! Литва родная!

Тебе до гроба не изменит

Твой верный сын. Нет, прочь отсюда!

На Жмудь, в леса! И пусть мой прах

Сожгут жрецы, а здесь, бесславно,

Я не погибну: не отдам,

Не променяю, как торговка,

Я веры предков, но умру

В той самой вере, как родился.

Скорей отсюда! (уходит).

ДАНГЕРУД:

А по мне

Что ксендз, что жрец, — одно и то же.

И если князь уж окрестился,

Так нам раздумывать негоже

Об этом деле. Вера — это

Не то, что шлем, не жмет, не давит,

И коль придется, так поправит

Мою казну, а в ней вся сила;

Меня же и мою семью

Сама княгиня окрестила.

Комната в жилище креве-кревейто.

ПОЯТА (сидит задумавшись):

Конрад, мой ненаглядный рыцарь,

Как я люблю его! С тех пор,

Как я увидела впервые

Его у князя, так во мне

Забилось сердце сильно, разом,

И что-то вдруг мне указало,

Что это он (входит Бирута). Тебе что нужно?

БИРУТА:

Пришла спросить тебя, сегодня

Пойдешь гулять ты?

ПОЯТА:

Нет, останусь.

БИРУТА:

На целый день?

ПОЯТА:

Еще не знаю.

Быть может, вечером…

БИРУТА:

Куда же?

ПОЯТА:

Куда придется. А зачем

Тебе так нужно знать?

БИРУТА:

Да так.

Когда останешься, позволь