Константин Симонов - Парень из нашего города

Сергей.Можете идти.

Сафонов уходит.

(Взволнованно прохаживается, говорит ворчливо себе под нос.) Слышал он! Я тоже, может быть, слышал.

Гулиашвили.А хочется поверить, дорогой.

Сергей.Конечно, хочется. Что я, каменный, что ли?

Гулиашвили.А знаешь, Сережа, все-таки здорово это придумано, дорогой, что будут ставить бюст героя там, где он родился. В том городишке, где играл в «казаки-разбойники» и гонял голубей, стоит твой бронзовый бюст, и все мальчишки города хотят быть похожими на тебя. Они проходят мимо твоего бюста и говорят: «Это же — парень из нашего города!» А про себя думают: «а чем мы хуже?»

Входит мотоциклист.

Мотоциклист.Товарищ майор! Пакет из штаба бригады. (Передает пакет, вынимает из кармана кожанки газету.) А это из политотдела. Приказали лично вам передать. Срочный выпуск фронтовой газеты. Разрешите ехать?

Сергей.Можете ехать. (Разрывает пакет.) К двадцати одному — на исходные позиции. Значит, правильно. Штурм. Севастьянов! Начинайте выводить нашу роту. Пойдете головным.

Севастьянов.Есть. (Уходит.)

Сергей (Гулиашвили). Вы начнете через пять минут следом за ним.

Гулиашвили.Дорогой! В этой газете Указ, непременно Указ о героях. Из нашей бригады — ты. Я точно знаю. Посмотри.

Сергей (складывает газету вдвое, потом вчетверо, решительно засовывает ее под кожанку, застегивает пуговицу). После боя прочту.

Гулиашвили.Ну, как же ты, дорогой? Идти в бой, не зная: вдруг — да, а вдруг — нет.

Сергей.Ничего, злей буду.

Гулиашвили.А если…

Сергей.Что — если? Если убьют? Да? Так эти «если» в нашей с тобой жизни уже десять раз были и еще сто раз будут. О них думать — воевать разучишься. (Дотрагивается рукой до кожанки, там, где под ней спрятана газета.) Здесь не только те, что дожили: здесь ведь и те, что не дожили. Победу одни живые не делают. Ее пополам делают: живые и мертвые. А война еще только начинается.

Гулиашвили.Начинается? Последний штурм, дорогой.

Сергей.Последний штурм? Чего? Зеленой сопки на реке Халхин-Гол? Ты сегодня плохо слушал радио, Вано.

Гулиашвили.Почему плохо?

Сергей.Плохо. Ты сейчас о последней сопке думаешь, а я — о последнем фашисте. И думаю о нем давно, еще с Мадрида. Пройдет, может быть, много лет, и за много тысяч километров отсюда, в городе… в общем, в последнем фашистском городе поднимет этот последний фашист руки перед танком, на котором будет красное, именно красное знамя. И вылезет из танка танкист и усталой рукой вытрет с лица пот. Кто это будет? Кто вылезет? Ты? Или я? Или не ты и не я, а кто-то совсем другой? Всякие будут «если». Только победа будет без «если». Просто будет — и все. (Смотрит на часы.) Иди, Вано, и выводи свою роту, я замыкаю через пять минут.

Гулиашвили уходит.

(Бессознательным движением расстегивает пуговицу кожанки.)

Долгая пауза.

(Снова застегивает пуговицу.) А все-таки, кто же там вылезет из танка?

Пауза.

И все-таки, я вылезу. Я. Сам.