Константин Симонов - Русские люди

У Харитонова. Старый добротный дом частнопрактикующего провинциального врача. Большая столовая, очевидно служащая общей комнатой. Несколько дверей. Два стенных шкафчика — один с посудой, другой белый, аптечного вида. На сцене за чайным столом Розенберг и Вернер. Вернер, прихлебывая из рюмки вино, зубрит что-то вполголоса.

Розенберг (открыв дорожный чемоданчик, раскладывает перед собой разные сувениры: фотографии, документы). Что, Вернер, все практикуетесь в русском языке?

Вернер.Да, практикуюсь.

Розенберг.Это хорошо. Нам тут долго придется быть.

Вернер.По-вашему, война…

Розенберг.Война — нет, недолго. После войны. Завоеватель может презирать народ, им покоренный, но он должен знать его язык, если бы даже ему пришлось лаять по-собачьи. В чужой стране никому нельзя верить, Вернер.

Вернер.Но вы же верите Харитонову?

Розенберг.Да, потому что он мерзавец. И если русские придут, они его расстреляют. Но его жене я уже не верю. Они могут прийти и не расстрелять ее. И уже по одному этому я ей не верю. (Продолжает разбирать карточки.) Сегодня Краузе подарил мне еще целый чемодан всего этого. Не смотрите так. Да-да, я люблю рыться в этом.

Вернер.У вас привычки старьевщика.

Розенберг.Ничего. По этим бумажкам и фотографиям я изучаю нравы. Иногда при этом обнаруживаются любопытные вещи. Вот, например, удостоверение личности младшего лейтенанта Харитонова Н. А.; Н. А. — замечаете? Оно разорвано пулей. Очевидно, его владелец убит. Но меня интересует не это. Меня интересуют инициалы Н. А., потому что нашего хозяина дома зовут А. А. Трудно предположить, но вдруг предположим, что это его сын. А у него сын в армии, это мне известно. Что мы можем из этого извлечь? Очень многое. Во-первых, если даже это просто совпадение, то на нем можно построить интересный психологический этюд: узнавание, неузнавание, ошибка, горе матери и так далее. Все это входит в мою систему изучения нравов. Да, с чего же я начал?

Вернер.Вы начали с жены Харитонова.

Харитонов (открывая дверь). Вы меня звали?

Розенберг.Нет, но раз вы уже вошли, — откуда у вас жена, доктор?

Харитонов.Из Вологды.

Розенберг.Вот видите, Вернер, она из Вологды, а мы еще не взяли Вологду. (Харитонову.) У нее есть родные?

Харитонов (растерянно). Есть. Немножко есть.

Розенберг.Что значит немножко?

Харитонов.Сестры.

Розенберг.Сестры — это, значит, по-вашему, немножко? Но у сестер ведь есть мужья? А?

Харитонов.Я не понимаю вас, господин капитан.

Розенберг.Вы меня прекрасно понимаете. Скажите вашей жене, чтобы она принесла нам чаю в самоваре.

Харитонов уходит.

Вот видите, Вернер, у ее сестер есть мужья. Может быть, один из них инженер, другой — майор, это уж я не знаю. И может быть, этот майор завтра окажется здесь. А она — сестра его жены, и она скорее позволит ему убить нас, чем нам — его. Это ведь, в сущности, очень просто.

Входит Мария Николаевна с чайной посудой.

Скажите, Мария Николаевна, у ваших сестер есть мужья?

Мария Николаевна.Да, господин капитан.

Розенберг.Они русские?

Мария Николаевна.Да. Вы будете пить молоко?

Розенберг.Нет. Вы не завидуете им, что у них русские мужья, а у вас неизвестно какой национальности?

Мария Николаевна.У меня тоже русский.

Розенберг.Я не об этом говорю. Не притворяйтесь, что вы меня не понимаете.

Мария Николаевна.Может быть, нести вам самовар?

Розенберг (вставая). Несите. Мы сейчас придем.

Мария Николаевна уходит.

(Вернеру.) И после этого вы думаете, что я могу ей верить?

Розенберг и Вернер уходят в соседнюю комнату.

Входит Мария Николаевна. За ней Харитонов. На улице несколько выстрелов. Мария Николаевна крестится.

Харитонов.Ну, что ты крестишься?

Мария Николаевна.За них.

Харитонов.За кого — за них?

Мария Николаевна.За наших.

Харитонов.Когда ты научишься держать язык за губами?

Мария Николаевна.Тридцать лет учусь.

Харитонов.Опять?

Мария Николаевна.Да.

Харитонов (тихо). Маша, поди сюда. Ты была у Сафоновой?

Мария Николаевна.Была.

Харитонов.Говорила все, что я велел?

Мария Николаевна.Говорила.

Пауза.

Противно мне это.

Харитонов.Противно? А если я буду убит, тебе не будет противно?

Мария Николаевна.При чем тут ты?

Харитонов.Очень просто. Ты завтра же пойдешь к ней опять и упомянешь, между прочим упомянешь, что мне надоели немцы, что я их не люблю и боюсь. Что я был не рад, когда меня назначили городским головой. Поняла?

Мария Николаевна.Поняла. Только зачем тебе все это?

Харитонов.Затем, что это правда. Затем, что я предпочел бы сидеть весь этот месяц в подвале и не трястись за свою шкуру. Я больше чем уверен, что к этой старухе ходят… Да-да, партизаны. Немцам она все равно не скажет, что я их не люблю, а им, этим, может быть, и скажет. В Херсоне уже убили городского голову…

Мария Николаевна.Боже мой! Чем весь этот ужас, бросили бы все и ушли, как я говорила, куда-нибудь в деревню, спрятались бы.

Харитонов (шипящим, злым голосом). Куда спрятались бы? А вещи? Мои вещи без меня всегда вещи, а я без моих вещей — дерьмо. Да-да, дерьмо, нуль. Понятно тебе, дура?

Кто-то стучится в сенях.

Пойди открой.

Мария Николаевна выходит и сейчас же возвращается обратно. Вслед за ней идет Марфа Петровна — вне себя, простоволосая, со сбитым набок платком.

Марфа Петровна.Изверги!

Харитонов.Тише.

Марфа Петровна.Убили, на моих глазах убили!

Харитонов.Кого убили?

Марфа Петровна.Таню. Таню, соседку. Рожать раньше время собралась! Я думала — черт с тобой, но ты же доктор. К тебе повела. Нашла к кому! Лежит теперь там, у тебя под окнами.

Харитонов.Тише! При чем тут я?

Марфа Петровна.При всем. Ты подписывал, чтобы после пяти часов не ходили, чтобы стрелять?

Харитонов.Не я, — комендант.

Марфа Петровна.Ты, ты, проклятый!

На ее крик из соседней комнаты выходит и останавливается в дверях Розенберг.

Розенберг.Кто тут кричит?

Марфа Петровна.Я кричу! За что женщину посреди улицы убили?

Розенберг.Кто эта женщина?

Харитонов.Это тут одна… Они шли ко мне. Там роды… соседка у них. И вот патруль выстрелил.