Николай Коляда - Селестина

Элисия быстро притащила какое-то барахло, вывалила под ноги Селестины.

ЭЛИСИЯ. Вот, матушка, возьми.

Схватила за руку остолбеневшего от страха Семпронио, потащила за собой во двор, под яблоню, где проветривались, просушивались одеяла и подушки. Без разговоров под горячим небом Испании принялись они за дело.

Селестина встала над огнём, над кипящим котлом.

СЕЛЕСТИНА. Заклинаю тебя, мрачный Плутон, владыка адских недр: явись, облекись в эту пряжу и не расставайся с нею, пока Мелибея не купит ее.

Стоит Селестина, ворожит, чудит, смеётся — жизнь, как хороша ты, жизнь, как хороша… Ты сам можешь направить её туда, куда тебе надо: нет никакого рока, сам делай своё счастье…

Сложила Селестина в карманы платья воротнички, сетки для волос, бахромки, тесемки, щипчики для бровей, черную краску, белила и румяна, иголки и булавки, прицепила бороду, платок повязала.

Заклинаю тебя еще и еще раз! Иду с пряжей и верю, что уношу в ней и тебя!

И вот всё, что сказала старуха — стало явью. Поползли какие-то тени из всех углов. Из всех щелей, поползли и влипли в шерсть. А шерсть перекочевала в бездонный карман Селестины.

Пошла Селестина со двора. Посмотрела на Семпронио и Элисию под яблоней, засмеялась легко и радостно. Пошла. Идет по пыльной дороге. Опять из каждой подворотни на Селестину лают собаки: «Старая шлюха!». Опять ослы поворачивают головы и кричат: «Шлюха!». Селестина пошла работать. Ни на кого внимания. Если бы никто не плюнул ей вслед, она бы остановилась и не пошла бы никуда, а так — хорошо. Весело ей. Жизнь. Она в центре Вселенной. Она всё закручивает, вокруг неё Земля, Луна и Солнце вертится. И не заметила Селестина, как мальчишки привязали к её платью кучу банок на веревке — гремит, гремит, идёт Селестина…

Шла Селестина по дороге и сама с собой рассуждала. То вперед пойдет, то назад снова. И опять — вперед, назад.

Однако, что-то очень уж я смела… Идти или вернуться? Если поймают, не миновать мне смерти или остроконечного колпака. Ах, я несчастная! Кругом беда. Пойду! Прослыть трусливой хуже, чем понести кару. Удача сопутствует храброму. И юбки не мешают, и усталости я не чувствую. Все мне кланяются. Ни одна собака на меня не залаяла, ни одна черная птица не перелетела дорогу — ни ворон, ни ночные птицы. Всё хорошо. Иду.

Так и не заметила Селестина, как дошла до дверей дома Плеберио. Лукресия стоит у дома, скучает, женихов ловит, жует пирожок, смотрит, будто дожидается Селестину.

ЛУКРЕСИЯ. Что это за старуха там ковыляет?

СЕЛЕСТИНА. Мир дому сему!

ЛУКРЕСИЯ. Селестина! Каким ветром занесло тебя в эти края?

СЕЛЕСТИНА. Привела меня любовь ко всем вам, доченька.

ЛУКРЕСИЯ. Ты только для этого вышла из дому? Это не в твоих привычках! Без выгоды ты шагу не ступишь!

СЕЛЕСТИНА. Нас, старух, нужда не покидает. В особенности меня. Ведь мне надо содержать чужих дочерей. Вот и пришла я продать немного пряжи.

ЛУКРЕСИЯ. У моей старой госпожи как раз основа натянута: ей нужно купить пряжу, тебе — продать, вы с нею сторгуетесь.

Из дома выглянула Алиса, мать Мелибеи.

АЛИСА. С кем ты говоришь, Лукресия?

Лукресия махнув Селестине — жди! — кинулась к госпоже, наверх. Селестина ухо из-под платка выпростала, навострилась, слушает, о чём говорят в доме.

ЛУКРЕСИЯ. Сеньора, это та самая старуха со шрамом на лице, что жила когда-то близ дубилен, на берегу реки.

АЛИСА. Объяснять неизвестное еще менее известным — решетом воду носить.

ЛУКРЕСИЯ. Иисусе, сеньора! Да эту женщину знает каждый встречный-поперечный. Неужто не помнишь старуху, которая стояла у позорного столба за колдовство, продавала девушек священникам и разженила тысячу женатых?

АЛИСА. Все это мне ничего не говорит. Скажи мне ее имя, если знаешь.

ЛУКРЕСИЯ. Да его знает и стар, и млад! Как мне-то не знать!

АЛИСА. Почему же ты не скажешь?

ЛУКРЕСИЯ. Мне стыдно!

АЛИСА. Ну, глупая, говори! Не зли меня своими проволочками.

ЛУКРЕСИЯ. Имя ее Селестина, не в обиду вам будь сказано.

АЛИСА (хохочет). Пропади ты пропадом! Я умру со смеху! Сильно ты, должно быть, ненавидишь эту старуху, даже имя ее стыдишься назвать! Припоминаю. Хороша штучка! Она, верно, пришла просить о чем-нибудь. Скажи ей, пусть подымется сюда.

ЛУКРЕСИЯ (побежала вниз, распахнула дверь). Входи, тетушка!

Селестина вошла в дом, осмотрелась. Вид приняла смиренный. Стала играть эдакую больную, «перебинтованную».

СЕЛЕСТИНА. Добрейшая сеньора! Случился у меня недостаток в деньгах. Нет у меня иного выхода, чем продать немного пряжи, я припасла её на несколько чепцов. И ты в ней как раз нуждаешься, нет? Хоть бедна я и немилостив ко мне Господь — вот моя пряжа! Не пригодится ли тебе она, да заодно и я?

АЛИСА. Твои слова так меня растрогали, что я и без пряжи охотно помогла бы тебе деньгами. А если пряжа хороша, я тебе за нее щедро заплачу.

СЕЛЕСТИНА. Хороша, сеньора? Тонка, словно волосы, гладка, прочна, как струны гитары, бела, как снег! Вот эти самые пальцы ее пряли, мотали и приготовляли. Погляди-ка на эти моточки! Три монеты давали мне вчера за унцию, пропади моя грешная душа!

В комнату вошла Мелибея — совсем девчонка. Красавица. Разряжена, как куколка.

АЛИСА. Дочка, побудь с этой почтенной женщиной, мне пора навестить мою сестру, жену Кремеса. Она нездорова и прислала за мной пажа.

СЕЛЕСТИНА. Как хорошо! Будь проклят дьявол и мои грехи! Ведь надо же случиться, чтоб заболела твоя сестра как раз, когда у нас наклевывается сделка!

АЛИСА. А?

СЕЛЕСТИМНА. Нет, я так.

АЛИСА. Мелибея, позаботься, чтобы соседка получила все, что ей причитается за пряжу. А ты, матушка, прости: в другой раз подольше побеседуем.

Мелибея смотрела на Селестину с интересом — взаперти да взаперти девушка, вот что-то новенькое, ей и интересно.

СЕЛЕСТИНА. Сеньора, незачем прощать невиновного. Господь тебя простит, а я остаюсь в хорошем обществе.

Алиса улыбнулась и вместе с пажом вместе отправилась по дороге. Слуги над нею тряпку несут, от солнца прикрывают — тряпка на четырех длинных шестах. Свистит тряпка от ветра. Палки гнутся. И паж свистит, дурачок, а Алиса смеётся. Хорошо ей. Она богата, знатна, у неё дочь красавица, светит солнце, вокруг — Испания… Хорошо.

МЕЛИБЕЯ. Не Селестина ли ты, что жила подле дубилен, у реки?

СЕЛЕСТИНА. Жила, пока Богу угодно было.

МЕЛИБЕЯ. Клянусь, только по шраму я тебя и узнала! Помнится, ты была красива. Теперь ты совсем не та, очень уж изменилась.

ЛУКРЕСИЯ. Ха-ха-ха! Изменился дьявол! Нечего сказать, красива была она с этакой отметиной на лице!

МЕЛИБЕЯ. Что тебя насмешило?

ЛУКРЕСИЯ. Да то, что за такой короткий срок ты позабыла лицо матушки.