Александр Попов - Выпуск 4. Семь пьес с необычной судьбой

ДОРОДНЫХ. А грибы, а ягоды — про них-то забыли, Иван Данилович?!

РЕБЕЗОВА. А про травы, босиком по росе, дыша по Бутейко, как же без этого?!

ГАРКУША. Босиком — сколько угодно, но с ягодами трудновато — сахар-то стратегическое сырье, без него аппарат не работает и конечного результата не выдает. А главное, как нас учила родная и всепобеждающая — это конечный результат!

ИВАНОВ. Можно пчел завести! Мед очень полезен.

ГАРКУША. Змеевик на меду часто забивает и голова потом болит сильно! А с анальгином-то теперь ой-ой-ой будет!

ЛАПИН. Станочки поставим — токарный, фрезерный и сверлильный! Я оранжерею построю, зимнюю, картины вечером писать буду, гобелены ткать!

ДОРОДНЫХ. Я тоже хочу гобелены! Хочу гобелены вышивать! Господи, ну как хочется хоть один гобеленчик вышить!

ГАРКУША. Мы тебя, Юрьевна, в экономки возьмем. Баба ты справная и по двору от тебя польза будет. Но жить будешь отдельно, там есть хатка, ровно на тебя.

ДОРОДНЫХ. Спасибо, Данилыч!! ( Бросается на шею Гаркуше. )

ЗЕНИН( взволнованно ). Э-э, погодите! Экономку взяли, а про плотника-то забыли! Верстак нужен, а при нем плотник. Без плотника двор, что церковь без попа! Я знаю одного, с детства приученный — люльку, сани, гроб — все умеет! В чистом виде.

ГАРКУША. Где ж он, такой ценный кадр?

ЗЕНИН( встает ). Это я.

ЛАПИН. Иван, ну зачем нам плотник?! Жили без него и проживем дальше!

ГАРКУША. Плотник — вещь нужная.

ЛАПИН. Вот увидишь — он тебя первым и заложит, сдаст, как Павлик Морозов, к седьмому ноября. У него же условный рефлекс выработался!

ЗЕНИН. Не сдам, честное слово партийца.

ГАРКУША. Жорес, может выйдешь с партии потихоньку, под шумок? Мы тебя не осудим.

ЗЕНИН. Не проси, Иван, умру без нее.

РЕБЕЗОВА. Очень интересно получается! Человек за вас всю жизнь положил, а вы ему в куске трудового хлеба отказываете! Рай для избранных строите! Дожили!

ЛАПИН. Вот видишь, Иван, — нас уже шантажируют!

ГАРКУША. Да не ори ты, Кира, — возьмем мы Жореса, с испытательным сроком, правда. Поработает, так, может, не он с партии, а партия из него выйдет — бывали такие случаи. Труд, он облагораживает.

ДОРОДНЫХ. Юрий Витальевич, а вы почему не записываетесь?

ИВАНОВ. Увы, я не приспособлен к сельскому труду, завидую вам всем. Выйду на волю, организую какую-нибудь лабораторию, ставок много освободилось, будем мерять что-нибудь потихоньку. Свет не без добрых идей!

ДОРОДНЫХ. Как так можно, ну как так можно! Мы мечтаем о новой жизни на берегу светлого озера, а вы опять — мерять! Организовывать! Нам судьба дала такой шанс — начать все сначала, а вы, вы… ( Плачет. )

РЕБЕЗОВА. Сознайтесь, Юрий Витальевич, ведь вам все давно надоело?

ИВАНОВ. Надоело.

ЛАПИН. А мечта у вас есть? Заветная?

ИВАНОВ. Есть. Но только не смейтесь, прошу вас.

ГАРКУША. Ну, как можно?

ИВАНОВ. Дело в том… дело в том… Ну, короче говоря, я сын священника. Да, я поповский сын и этого не стыжусь! В душе своей.

ЗЕНИН. Ага! Интересный фактик! Вот это новость! Тот-то вы о душе мне так часто пели — дескать, не будем брать греха на душу, Жорес Филимонович, ограничимся на сей раз выговором!

ГАРКУША( грозя табуреткой ). А ну заткнись, Жорес, уволю с плотников, ты меня знаешь!

ИВАНОВ. Я мечтаю… очутиться… в маленькой церкви, она у нас была небольшой, но очень уютной… Я помогаю отцу в утренней службе, всенощная… Господи, прости меня, я же от отца отрекся. Господи, прости меня! ( Падает на колени. )

ЗЕНИН. Я так и знал! Зав лабораторией, профессор, русский, бывший член и на тебе… Сын кулацкого попа! Врага народа! Тысячу лет людям мозги пудрили! Я догадывался, но теперь! Но теперь! Правда — она всегда…

Гаркуша пьет Зенина табуреткой по голове, Зенин падает.

РЕБЕЗОВА. Хватит, не бей его! ( Бросается к Зенину. )

ГАРКУША. Там, Юрий Витальевич, осталась церквушка маленькая такая, часовенка скорее, человек на десять, не больше. Я еще хотел ее под сено приспособить, но если душа просит, то хрен с ним, с сеном-то. Отделаем ее в лучшем виде, вот Жорес и займется. Правда, Жорес?

ЗЕНИН( приподнимаясь ). Все силы отдам на восстановление храма, чай крещеные ведь, не нехристи. Что это было, Кира? Опять повторный удар?

РЕБЕЗОВА. Тебе надо лечь, ты контужен. Очень слабый повторный удар! ( Ведет Зенина на мужскую половину. )

ЗЕНИН( на ходу ). Из последних сил цепляются за свой прогнивший строй. Почему их партия бездействует, не берет власть, ведь ситуация там революционная!

ЛАПИН. В глубоком подполье она, в глубочайшем!

ИВАНОВ( Гаркуше ). Где вы так хорошо научились мозги вправлять? Вы просто волшебник, Иван Данилович! Простой табуреткой и такие запущенные случаи лечите!

ГАРКУША. Хм. Один бывший доктор в зоне научил — дозированный удар, говорил, деревянным предметом отшибает память вредную и ненужную, а здоровую основу не затрагивает и только всему способствует. Но только мужиков — на баб не действует, по жене проверял! Мы так стукачей лечили. Лагерная гомеопатия — во как он называл — подобное лечить подобным.

МАША. Вы сидели?! Вы… уголовник, Иван Данилович?

ГАРКУША. Я карточки хлебные подделывал. Молодой был, глупый, жрать после войны хотелось. Зато теперь — лафа! Я на весь дом сахарных талонов наделал бесплатно. Я теперь уже рецидивист!

ДОРОДНЫХ. А домовый комитет — смотрит и молчит?

ГАРКУША. Ни один не стукнул, только спасибо говорят и десять процентов мне по уговору. Молчат, как партизаны!

МАША. Толик, ну что ты-то сидишь и молчишь? Про нас все забыли, молодым везде у нас скатертью дорога? Что нам делать?!

МАША. Я воевать пойду.

ЛАПИН. Конечно, конечно, все пойдем. Но если хорошенько все взвесить — без эмоций — чем плохо быть страной проигравшей? Во-первых, на войну тратиться уже не надо будет; во-вторых, Япония. Германия да и Италия живут не кисло, зря что ли за одного битого двух небитых дают?

ИВАНОВ. Логично. Но что именно Толе и Маше делать?

ДОРОДНЫХ. Детей! И как можно больше!

Появляется Зенин.

ЗЕНИН. Дети — цветы жизни. Все лучшее — детям, они наше будущее!

РЕБЕЗОВА. Отлежался бы пару часиков!

ЗЕНИН. Сейчас не время — враг хитер и коварен. И не дремлет!

МАША. Мы знаем без вас, что нам делать. Мы решили пожениться. Правда, Толик?