Николай Языков - Стихотворения

Дерпт. 2 марта 1824.

Читал ли ты новую басню Крылова "Кошка и Соловей"? Прелесть: видно, что его воображение не охладело от лет, не так как у Дмитриева <���…> Пишет Княжевич, что теперь цензура сделалась еще глупее и строже прежнего; вот пример: для "Литературных прибавлений" переведена была повесть из Голдшмита, в которой только что упоминалось об каких-то актерах, худо игравших; этой повести не пропустили, потому что запрещено писать о театрах в Петербурге. Вот каково, мой почтениейший! Что делать нашей братье авторам? Молчать или говорить вяло и пусто. Как кстати здесь применить можно прекрасную басню Крылова "Кошка и Соловей"; подлинно сказать —

Дерпт. 26 октября 1825.

…Не вышли ли "Басни" Крылова? Я их давно жду с нетерпением от Княжевича.

Дерпт. 4 апреля 1826.

Аладыга мне дарит все новое в нашей литературе; вчера получил я от него басни Крылова; они меня восхищают; он довольно поправил в прежних, и новые все тут. Заметь в басне "Дуб и Трость" стих, стоящий целого Дмитриева: Брега бурливого Эолова владенья; это вещь Гомеровская, божественно!

Дерпт. 28 ноября 1826.

Пушкин возвратился в свою деревню; он писал мм о раз оттуда и обещает еще написать много о Москве; хочет напечатать "Годунова", говоря, что царь освободил его от цензуры. Честь и слава Гнедичу; день выхода в свет его "Илиады" можно праздновать, как это делалось в Германии во имя Фосса [24]. Не слыхал ли, когда придет этот день? и не продолжит ли Гнедич переводить далее Гомера? Ведь, кажется, были слухи, что Крылов переводит "Одиссею". Справься: это важно и достолюбопытно.

У Николая Михайловича Языкова (1803–1845) было много общих с Крыловым знакомых среди тогдашних литераторов. Дошедшие до Языкова сведения о сделанных Крыловым черновых набросках перевода начальных строк "Одиссеи" свидетельствуют о пристальном внимании литературных кругов к писательской деятельности Крылова.

Печатается по изданию: "Языковский архив", вып. I, СПб., 1913, с. 97–98, 113, 118, 215, 245, 281.

1826

В феврале 1823 г. девятнадцатилетний Николай Михайлович Языков писал из Дерпта брату Александру, что переписка их "должна быть хранима тщательно для современников и для потомства": "Не правда ли? Так, при свидании нашем мы расположим соответственно и хронологически мои и твои письма; после будет самим приятно видеть, что мы думали и чувствовали во время нашей разлуки".1 Переписка с родными, охватывающая период с 1820 по 1846 г., действительно представляет большой интерес при изучении биографии, творческой эволюции Н. М. Языкова, а порой и истории текстов его сочинений. Любопытна она и как отражение общего историко-литературного процесса первой половины XIX в. К сожалению, большая часть материалов обширного языковского архива, хранящегося в Рукописном отделе Пушкинского Дома, до сих пор еще мало изучена.2 Предпринятая в начале века Академией наук публикация эпистолярного наследия Н. М. Языкова оборвалась на первом томе, соответствующем дерптскому этапу жизни поэта.

В 1930-е годы к материалам архива обратился М. К. Азадовский, который издал переписку Языкова с В. Д. Комовским за 1831–1833 гг.3 и письма к Языкову П. В. Киреевского.4 Им же дана характеристика материалов, хранящихся в Пушкинском Доме.5

Публикуемые в настоящем издании письма Н. М. Языкова относятся ко времени с января 1830 по конец февраля 1831 г. и непосредственно примыкают к письмам дернтского периода. Годы, проведенные Языковым в Дерпте (1822–1829), где он учился на философском факультете тамошнего университета, — годы становления и расцвета его поэтического таланта, годы, когда его дарование стало завоевывать всеобщее и несомненное признание. Однако пребывание в Дерпте постепенно начинает тяготить поэта. Выйдя в начале 1827 г. из состава студентов, он решает готовиться к кандидатским экзаменам, с тем чтобы получить необходимый по понятиям того времени чин и в дальнейшем всецело посвятить себя творчеству. Но попытки самостоятельной подготовки не принесли успеха не умеющему организовать свои занятия Языкову. В январе 1829 г. он принимает новое решение, о котором пишет брату Александру: "Сообразив и то и се, прошедшее, настоящее и будущее, усмотрев, к нещастию, что второе все-таки разительно похоже на первое и что последнее мне ничего хорошего не обещает, ежели я еще дольше останусь в Дерпте, где мне всё и все надоело и надоели, где жизнь моя, так сказать, гниет в тине бездействия, обстоятельств глупых и глупостей ежедневных, где, наконец, убедился я в невозможности порядочно приготовиться к экзамену, rebus sic stantibus,6 а кое-как не хочу его выдержать, — я, нижеподписавшийся, решился спастись отсюда в Симбирск, где месяца в два могу надеяться кончить оное, ежели нужно, приготовление благополучно и экзаменоваться, например хоть в Казани" (Архив, с. 379). Так, после почти семилетнего пребывания в Дерпте Языков в мае 1829 г. покидает этот город "бездипломным студентом".

Проведя в Симбирске зиму 1829/30 г., Языков едет в Москву, где рассчитывает заняться осуществлением своего плана. В подготовке к экзамену, постоянно откладываемому то из-за нездоровья, то из-за поразившей Москву эпидемии холеры, но в первую очередь, конечно, вследствие иных — литературных — интересов, целиком охвативших Языкова, проходит год. Наконец, окончательно разочаровавшись в своем прежнем намерении, поэт решает поступить на службу, чтобы после получения необходимого в глазах общества хотя бы первого чина выйти в отставку и всерьез посвятить себя творческой деятельности. Таким образом, новый период в биографии Языкова (1830-начало 1831 г.) оказывается еще в значительной степени связанным с прежней студенческой жизнью, прежними дерптскими планами, что позволяет рассматривать его как своеобразный эпилог к Дерпту. С другой стороны, он характеризуется углублением творческих интересов поэта, его представлений о собственном призвании, расширением круга литературных знакомств.

Начало 1830-х годов — время резкого размежевания литературных сил, конфронтации, обострения журнальных полемик. Приехав в Москву после почти семилетнего дерптского удаления от центров литературной жизни, Языков оказался в самой ее гуще. Возобновляются его личные контакты с Пушкиным и Е. А. Баратынским. Тесно сходится он с литераторами, составляющими круг "Московского вестника", и в первую очередь с М. П. Погодиным.7 Большое значение для определения литературной позиции Языкова имело и его сближение с семейством Елагиных-Киреевских, из которого вышли известные деятели славянофильства И. В. и П. В. Киреевские.8

Московское окружение несомненно сыграло роль в той эволюции Языкова-поэта, которая проявилась в изменении тематики его произведений, в переосмыслении исторических интересов, а также в выдвижении на первое место религиозных мотивов. Новый путь Языкова, который привел его в итоге в лагерь правого славянофильства, достаточно ярко обозначился в таких произведениях 1830 г., как "Подражание псалму XIV" или "Хор, петый в Московском благородном собрании по случаю прекращения холеры в Москве". Знакомство с публикуемыми письмами помогает более глубокому пониманию перемен, происходящих в этот период в жизни и творчестве Языкова.