Александр Островский - Том 2. Пьесы 1856-1861

Полина. А у моего, должно быть, нет знакомых купцов, он мне об этом ничего не говорит. Ну, как он мне не станет привозить ничего?

Юлинька. Нет, должно быть, и у твоего есть. Ведь он служащий, а служащим всем дарят, кому что нужно. Кому материи разные, коли женатый; а коли холостой — сукна, трико; у кого лошади — тому овса или сена, а то так и деньгами. Прошлый раз Белогубов был в жилетке, помнишь, такая пестрая, это ему купец подарил. Он мне сам сказывал.

Полина. Все-таки надобно спросить, есть ли у Жадова знакомые купцы.

Входит Кукушкина.

Те же и Кукушкина.

Кукушкина. Как себя не похвалить! У меня чистота, меня порядок, у меня все в струне! (Садится.) А это что? (Указывает горничной под диван.)

Стеша. Да помилуйте, сил моих не хватает, всю поясницу разломило.

Кукушкина. Как ты смеешь, мерзкая, так разговаривать! Ты за то жалованье получаешь. У меня чистота, у меня порядок, у меня по ниточке ходи.

Горничная подметает и уходит.

Юлинька!

Юлинька встает.

Я с вами хочу говорить.

Юлинька. Что вам угодно, маменька?

Кукушкина. Вы знаете, сударыня, что у меня ни за мной, ни передо мной ничего нет.

Юлинька. Знаю, маменька.

Кукушкина. Пора знать, сударыня! доходов у меня нет ниоткуда, одна пенсия. Своди концы с концами, как знаешь. Я себе во всем отказываю. Поворачиваюсь, как вор на ярмарке, а я еще не старая женщина, могу партию найти. Понимаете вы это?

Юлинька. Понимаю-с.

Кукушкина. Я вам делаю модные платья и разные безделушки, а для себя перекрашиваю да перекраиваю из старого. Не думаете ли вы, что я наряжаю вас для вашего удовольствия, для франтовства? Так ошибаетесь. Все это делается для того, чтобы выдать вас замуж, с рук сбыть. По моему состоянию, я вас могла бы только в ситцевых да в затрапезных платьях водить. Если не хотите или не умеете себе найти жениха, так и будет. Я для вас обрывать да обрезывать себя понапрасну не намерена.

Полина. Мы, маменька, давно это слышали. Вы скажите, в чем дело.

Кукушкина. Ты молчи! не с тобой говорят. Тебе за глупость Бог счастье дал, так ты и молчи. Как бы не дурак этот Жадов, так бы тебе век горе мыкать, в девках сидеть за твое легкомыслие. Кто из умных-то тебя возьмет? Кому надо? Хвастаться тебе нечем, тут твоего ума ни на волос не было: уж нельзя сказать, что ты его приворожила — сам набежал, сам в петлю лезет, никто его не тянул. А Юлинька девушка умная, должна своим умом себе счастье составить. Позвольте узнать, будет от вашего Белогубова толк или нет?

Юлинька. Я, маменька, не знаю.

Кукушкина. Кто же знает? Вам известно, сударыня, что я посторонних молодых людей в дом не принимаю. Я принимаю только женихов или тех, которые могут быть женихами. У меня, коли мало-мальски похож на жениха, — милости просим, дом открыт, а как завилял хвостом, так и поворот от ворот. Нам таких не надобно. Я свою репутацию берегу, да и вашу также.

Юлинька. Что же, маменька, мне делать?

Кукушкина. Делать то, что приказано. Вы помните одно, что вам в девках оставаться нельзя. Вы должны будете в кухне жить.

Юлинька. Я, маменька, делала все, что вы приказали.

Кукушкина. Что же вы делали? Извольте говорить, я буду слушать вас.

Юлинька. Когда он пришел к нам во второй раз, помните, еще вы его насильно привели, я сделала ему глазки.

Кукушкина. Ну, а он что?

Юлинька. А он как-то странно сжимал губы, облизывался. Мне кажется, он так глуп, что ничего не понял. Нынче всякий гимназист ловчее его.

Кукушкина. Уж я там ваших наук не знаю, а вижу, что он почтителен, и есть в нем этакое какое-то приятное искательство к начальству. Значит, он пойдет далеко. Я это сразу поняла.

Юлинька. Когда он был у нас в третий раз, помните, в пятницу, я ему стихи читала любовные; он тоже, кажется, ничего не понял. А уж в четвертый раз я ему записку написала.

Кукушкина. Что же он?

Юлинька. Он пришел и говорит: «Мое сердце никогда от вас не отвращалось, а всегда было, есть и будет».

Полина хохочет.

Кукушкина (грозя ей пальцем). Что же дальше?

Юлинька. Говорит: «Как только получу место столоначальника, так буду у вашей маменьки слезно просить руки вашей».

Кукушкина. А скоро он получит?

Юлинька. Говорит, что скоро.

Кукушкина. Поди, Юлинька, поцелуй меня. (Целует ее.) Выйти замуж, мой друг, для девушки велико дело. Вы это после поймете. Я ведь мать, и мать строгая; с женихом что хочешь делай, я сквозь пальцы буду смотреть, я молчу, мой друг, молчу; а уж с посторонним, нет, шалишь, не позволю! Поди, Юлинька, сядь на свое место.

Юлинька садится.

А выйдете, дети, замуж, вот вам мой совет: мужьям потачки не давайте, так их поминутно и точите, чтоб деньги добывали; а то обленятся, потом сами плакать будете. Много бы надо было наставлений сделать; но вам теперь, девушкам, еще всего сказать нельзя; коли случится что — приезжайте прямо ко мне, у меня всегда для вас прием, никогда запрету нет. Все средства я знаю и всякий совет могу дать, даже и по докторской части.

Полина. Маменька, кто-то приехал.

Юлинька (взглянув в окно). Белогубов с каким-то стариком.

Кукушкина. Садитесь по местам. Юлинька, спусти немного мантилью с правого плеча.

Юсов и Белогубов входят.

Те же, Юсов и Белогубов.

Белогубов. Здравствуйте, Фелисата Герасимовна! (К барышням.) Здравствуйте-с. (Показывая на Юсова.) Вот-с они желали-с… Это-с мой начальник и благодетель, Аким Акимыч Юсов-с. Все-таки лучше-с, Фелисата Герасимовна, когда начальство-с…

Кукушкина. Милости просим, милости просим! Садиться покорно просим.

Аким Акимыч и Белогубов садятся.

Вот рекомендую вам: две мои дочери, Юлинька и Полина. Совершенные дети, ни об чем понятия не имеют; им бы еще в куклы играть, а не то что замуж выходить. И жаль расставаться, а нечего делать. Такой товар дома не удержишь.

Юсов. Да-с, уж это закон судеб-с, круг житейский-с! Что предначертано от века, того уж человек не может-с…

Кукушкина. Я вам правду скажу, Аким Акимыч, они у меня в строгости воспитываются, от всего отдалены. Денег я не могу за ними дать много, но уж за нравственность мужья будут благодарны. Я люблю детей, Аким Акимыч, но строга, очень строга. (Строго.) Полина, подите распорядитесь чаем.

Полина (встает). Сейчас, маменька. (Уходит.)