Гарольд Пинтер - Голоса семьи: Радиопьеса

Третий голос. Я знаю, мать написала тебе, что я умер. Это не так. Я отнюдь не умер, хотя многие с давних пор желали моей смерти — особенно ты. Не кто иной, как ты с давних пор молился о моей смерти. Я слышал эти молитвы. Они звенят у меня в ушах — молитвы жаждущего моей погибели. Но я не умер.

Ну, вообще-то, не совсем так. Я лгу. Я веду тебя, играя, по дорожке через сад, чуть-чуть резвлюсь — вот и всё. Потому что я мертв. Как дверной гвоздь. Я пишу тебе из могилы. Несколько строк в память о прошлом. Только чтобы поддержать связь с тобой. Стариковский привет из темноты. Прощальный поцелуй от папули.

Наверное, я первым на следующий же день назову это лицемерием. Больше, собственно, мне сказать нечего. Все это просто довольно нудная возня. И к чему я ввязался в нее? Ради тебя, полагаю, из-за того, что ты был таким любящим сыном. Я улыбаюсь, лежа в своей стеклянной могиле.

Знаешь, почему я назвал ее стеклянной? Потому что я вижу сквозь нее.

С огромной любовью. Продолжай в том же духе.

Если говорить совсем начистоту, есть одна вещь, которая меня беспокоит. Хотя повсюду царит абсолютная тишина — тишина, длящаяся час за часом, — время от времени мне слышится лай собаки. Я слышу этого пса. Он меня пугает.

Первый голос. Они придумали мне прозвище. Бобо — называют они меня. «Доброе утро, Бобо», — говорят они. Или: «До завтра, Бобо». Или: «Не вешай носа, Бобо». Или: «Не забудь плавки, Бобо». Или: «Следи за мячом, Бобо». Или: «Иди с этой стороны трамвайной линии, Бобо». Или: «Как у тебя насчет грифеля в карандаше, Бобо?» Или: «Как твои штучки-дрючки, Бобо?» Или: «Не слишком ли у тебя резиновые галоши, Бобо?»

Единственный, кто не называет меня Бобо, — это старик. Он меня никак не зовет. И я его тоже. Мы с ним не видимся. Он сидит в своей комнате. Я к ней и близко не подхожу. Он старый и скоро умрет.

Второй голос. Тебя разыскивает полиция. Ты, может быть, помнишь, что тебе нет еще двадцати одного года. По всем отделениям передано точное твое описание. Они заверили меня, что не передохнут ни секунды, пока ты не будешь найден. Я уверена (сказала я им): ты в руках уголовников, которые проституируют тебя. В письменных показаниях я написала, что ты никогда не отличался сколько-нибудь твердым характером и легко поддаешься даже самому грубому обману или уговорам. Женщины стали твоим бичом, когда ты был еще мальчишкой. Я не забыла ни о Франсуазе, служанке-француженке, ни о той бесчестной женщине, что прикрывалась профессией гувернантки, — мисс Кармайкл. Тебя отыщут, мой мальчик, и тебе не будет никакого снисхождения.

Первый голос. Мама, я возвращаюсь, чтобы обнять тебя.

Я возвращаюсь домой.

Возвращаюсь, чтобы сжать плечо отца. Где наш старик? Я ужасно хочу перекинуться с ним словечком-другим. Где же он? Я проверил все его любимые уголки, даже старую беседку, но нигде не смог его найти. Не хочешь ли ты сказать, будто он — в его-то годы — ушел от тебя? Это было бы большим ребячеством с его стороны. Куда ты дела его, мама?

Второй голос. Вот что я скажу тебе, родной. Я отказалась от тебя, как отказываются от гиблого дела. Скажи мне только одну, последнюю вещь. Как, по-твоему, слово «любовь» что-нибудь значит?

Первый голос. Я возвращаюсь.

Я собираюсь в обратный путь, к тебе. Что ты мне скажешь при встрече?

Третий голос. Я многое могу тебе сказать. Но я совершенно мертв. И то, что я хочу тебе сказать, не будет сказано никогда.

Запрещено (нем.) .