Иосиф Дик - Девчонки и мальчишки

— Внимание! — вдруг заговорило радио. — Пассажиров, летящих по маршруту Внуково — Венера, просят занять места в ракете. Провожающие, зайдите в подземный зал.

Колька поцеловал бабушку и спустился вместе с папой и мамой под землю. Отсюда на поверхность выходил перископ с темным стеклом для наблюдения за отправкой ракеты. Вот Колька увидел, как в хвосте ракеты стал разгораться ослепительный огонь. Он отлетал от ракеты на далекое расстояние, и стрела стала походить на комету.

— Бабушка, а когда ты будешь на Венере? — спросил Колька по радио.

— Через три дня! — сказала бабушка.

— Ух, ты! — восхитился Колька и вздохнул. — Да, хорошо болеть!

— Это почему же? — удивилась бабушка.

— Ну как почему?.. Вот ты, например, захворала, и тебе сразу — раз! — и путевка в санаторий: Москва — Венера! А мне как туда попасть? Я-то здоров!

— Эх ты, смешной Колька! — засмеялась бабушка. — Очень смешной! Тебе-то, здоровому, и не такие еще предстоят путешествия в будущем. Вот помяни мои слова.

Вдруг раздался грохот, и ракетодром заволокло легким туманцем.

А когда туман рассеялся, Колька увидел в перископ, что на эстакаде ракеты уже не было, и бабушка, видимо, была уже где-то далеко-далеко над Землей и плавала по кабине в невесомом состоянии.

Всю дорогу мы с Лешкой ехали в тамбуре и то и дело высовывались из вагона. Мы были счастливы. На рельсовых изгибах мы с восторгом оглядывали всю нашу электричку, которая, иногда тоненько посвистывая, отчаянно неслась среди полей и мелколесья.

Вагон болтался из стороны в сторону, колеса без умолку тараторили, буфера звенели, и в тамбур вместе с угольной пыльцой, поднятой со шпал, врывался медовый ветер.

Настроение было великолепное. Свобода! Свобода от пап и мам!

— Вот здорово, что поехали! — восторгался Лешка. — Ведь это же мое первое самостоятельное путешествие! И ты ведь тоже никуда один не ездил?

— Не ездил! — ответил я. — А кто первый тебя позвал?

— Ну ты, ты! Успокойся! Подумаешь, какой изобретатель!

— Не изобретатель, а настойчивый человек.

— Ну ладно, пусть настойчивый! Только не хвастайся!

А я и не хвастался. Мне просто очень хотелось, чтобы Лешка по заслугам оценил мою выдумку уехать из города.

В то лето, когда все ребята с нашего двора после экзаменов разъехались по лагерям и деревням, мы с Лешкой остались в городе. Вышло так, что у Лешки заболел отец и слег в больницу, а у моей мамы на дачу денег не было.

Обычно наши семьи — уж который год подряд! — уезжали за сто километров от Москвы под Коломну, в небольшую деревеньку, расположенную неподалеку от Оки, и там жили до конца августа. А в это лето нам было обидно, что мы опять не сможем поселиться в просторной избе у нашего сверстника Сашки Косого и его матери тети Груни. Это были очень приветливые и добродушные люди, и к нам они относились, как к своим родным.

В общем июнь и половину июля мы с Лешкой еще крепились: играли в футбол, ходили в детский парк в драмкружок, купались за парком в пруду величиной с блюдце. Но когда однажды Лешка вытащил из пруда на своей спине две черные пиявки, терпение мое лопнуло.

— А знаешь, — сказал я, — а ну его ко всем собакам, этот пруд! Давай завтра махнем на Оку! Встретим Зойку, покупаемся!

— Хм!.. Махнул один такой! — безнадежно усмехнулся Лешка. — А кто нас отпустит одних? Мамы, да? Ой, умора! А если тебе на Зойку охота посмотреть, так бы сразу и сказал.

И тут же мой план поездки на Оку он разбил в пух и прах.

Я знал, что Лешкина мама, Тина Львовна, никуда его одного не отпустит. Но почему бы не попробовать уговорить ее? Ведь попытка не пытка? И если мы ее уговорим, значит я скоро увижу Зойку!

Вечером у себя дома за ужином я был очень грустный, еле-еле ковырял вилкой в тарелке, смотрел на маму отсутствующим взглядом.

— Что с тобой? — наконец спросила она.

— Да так… ничего…

— Нет, а все-таки?

— Все-таки, все-таки! — сказал я с горечью. — Все ребята разъехались кто куда, и Лешка вот также завтра один на Оку уезжает, а я дома сижу…

— Его отпускают одного?! — изумилась мама.

— Да, одного! — Я сделал очень честные глаза.

— Странное дело, я вчера была у Тины, но она мне ни слова не сказала об этом. А ты хотел бы с ним поехать?

— Конечно! А что тут нам делать, в Москве? Сиди пыль глотай!

— Хотя, что ж… — вдруг в раздумье сказала мама. — В деревню — это дело. На два денька, пожалуй, и можно прокатиться. И у меня котлеты на завтра есть. Вы с утра хотите ехать?

После этих слов я бросил ужин и побежал к Лешке.

— Добрый вечер! — сказал я, заходя к нему в комнату. — Ну как, Лешка, подготовка идет?

— Какая подготовка? — насторожилась Тина Львовна.

— Как какая? Меня мама отпустила на три дня в тете Груне. У нас уже котлеты жарятся. И Лешка хочет со мной…

— Что-о?! — Тина Львовна побледнела. — На три дня? А вот я сейчас позвоню твоей маме и проверю. И если ты солгал, ноги твоей здесь больше не будет!

Тина Львовна кинулась к телефону. Я заволновался: а вдруг все раскроется?

— Наталь Петровна, — сказала в трубку Лешкина мать. — Это правда, что вы… Что? У вас котлеты горят?! Хорошо, я попозже позвоню.

— Ну что? — сказал я победно. — Сами слышали — уже котлеты горят!..

— Мам, пусти и меня! — заныл Лешка.

— Прекрати! Прекрати! Вы что, с ума сошли — за сто километров, в глухомань! Одни!

— Ну, какая же это глухомань? Три часа езды! — сказал я. — Электричество! Река рядом!

— Вот-вот, я и говорю про реку! — ответила Тина Львовна. — Не хватало, чтобы вы еще там утонули!

— А мы можем и не купаться, — сказал Лешка. — Вот дадим честное слово и не будем купаться!

— Знаю я ваши честные слова. Наверно, только слезете с поезда, так сразу же в речку. В общем о чем разговор? Этого я не позволю! И что мне папа скажет? Он в больнице, его волновать нельзя. А я приду и скажу, что ты уехал? Нет, этого не будет!

В этот вечер Тина Львовна слово «нет» произнесла, наверно, раз пятьсот.

И что мы ей только не обещали! И что поедем в деревню всего лишь на два дня, и что привезем оттуда цветов, березовый веник, свежих ягод.