Александр Амфитеатров - Отравленная совесть

Ревизановъ. Оскорбляетъ! Оскорбляетъ! Опять оскорбляетъ! всегда, всегда только оскорбляетъ!

Падаетъ на стулъ и закрываетъ лицо руками. Онъ замѣтно пьянъ.

Послушай!… Не сердись, что я говорю тебѣ "ты"… Я очень люблю тебя, и мнѣ больно, что мы враги… Я очень несчастенъ, что не умѣю взять любовь твою… Да, очень! Пожалѣй же и ты меня. Если ты уже не въ силахъ полюбить меня, то, по крайней мѣрѣ, не мучь меня безпощадною правдою, не показывай мнѣ своего отвращенія! Солги мнѣ, обмани меня сегодня, что ты меня полюбишь… и Богъ съ тобою! иди, куда хочешь: я отдамъ тебѣ твои письма.

Людмила Александровна. Нѣтъ, Андрей Яковлевичъ, я не стану лгать.

Ревизановъ. Людмила, пользуйся, пользуйся случаемъ! Солги! обмани меня скорѣе! Несколько минутъ, — и я буду снова трезвъ, холоденъ и жестокъ. Людмила, пользуйся случаемъ!

Людмила Александровна ( подходить къ нему стиснувъ зубы, съ горящимъ взоромъ, дрожа всѣмъ тѣломъ). Лгать вамъ? притворяться предъ вами? Да весь мой позоръ легче и достойнѣе, чѣмъ эта ложь!.. Я ненавижу васъ. Слышите вы это? Вы можете унизить меня, растоптать; обезславить, но не заставите меня покривить моимъ чувствомъ. Правда моя одна у меня осталась… остальное все ваше. Этого не отнимете: останется мое. Люди не властны надъ вами — къ Богу ненависть мою къ вамъ понесу. Ему поклонюсь ею. Владѣйте мною, и будьте прокляты! Кончимъ этотъ фарсъ. Вы требовали, чтобы я пришла. Я здѣсь. Гдѣ мои письма?

Ревизановъ ( поднимаешь голову, какъ спросонья). Да! ты… вы правы… кончимъ, время кончить!… Ну, не хотите — такъ и не надо! Тѣмъ лучше — или тѣмъ хуже, — не разберешь.

Пьетъ шампанское.

Къ чорту любовь!

Бросаетъ стаканъ въ каминъ.

Къ чорту!

Встаетъ, совершенно опомнившись.

Къ чорту!

Людмила Александровна. Гдѣ мои письма?

Ревизановъ. Они здѣсь.

Кладетъ руку на бумажникъ.

Людмила Александровна. Дайте.

Ревизановъ. Рано. Я, моя дорогая, товара въ кредитъ не отпускаю.

Людмила, Александровна со стономъ падаетъ въ кресло.

Ревизановъ. Я былъ въ вашихъ рукахъ вы не воспользовались случаемъ. Сейчасъ снова вы въ моихъ, и я своего не упущу. Самому дороже, Людмила Александровна, я чуть было не продешевилъ. Эти письма дороже, чѣмъ я предполагалъ.

Людмила Александровна. Что вы хотите сказать?

Ревизановъ. То, что я отдамъ вамъ ваши письма не сегодня и не завтра, а когда я того пожелаю. Вы не хотѣли быть моею госпожою, будете моею рабынею…

Людмила Александровна. Я не понимаю… боюсь понять…

Ревизановъ. Очень просто. Я нахожу васъ слишкомъ красивою женщиною, чтобы выпустить васъ на свободу за одно свиданіе.

Людмила Александровна. А! негодяй!

Бросается на Ревизанова.

Ревизановъ ( отталкиваетъ ее). Разсчитывайте ваши силы.

Людмила Александровна падаетъ у письменнаго стола. Она замѣчаетъ брошенный на бумагахъ стилетъ Леони и, схвативъ его, прячетъ за спину.

Ревизановъ. Довольно дурачиться. Со мною шутить нельзя. Я приказываю, повинуйтесь.

Беретъ Людмилу Александровну за плечо. Она снизу дважды поражаетъ его стилетомъ.

Ревизановъ. Что это?… неужели…

Падаетъ мертвый.

Людмила Александровна ( долго стоитъ надъ нимъ. Нѣмая сцена). Что я сдѣлала?.. Быть можетъ, живъ?… Нѣтъ, холодѣетъ… Убила!… О, какъ онъ меня измучилъ, какъ измучилъ… Убила! бѣжать отъ него бѣжать… (Замѣтивъ бумажникъ Ревизанова). Ахъ! (Бросается къ столу и вынимаетъ изъ бумажника свои письма). Письма! Вотъ оно мое спокойствіе, въ моихъ рукахъ… Бѣжать, бѣжать!.. (Бѣжитъ къ дверямъ, потомъ остановилась). Куда?… Развѣ убѣжишь отъ этого. Развѣ это не погонится за мною всегда, всюду? Казнь здѣсь казнь тамъ… Накажетъ Богъ покараютъ люди…

Стоитъ въ нерешительности. Часы бьютъ два.

Два… До ночного поѣзда въ Осиновку еще цѣлый часъ… Никто и не подумаетъ, что я была въ Москвѣ. Всѣ увѣрены, что я въ дорогѣ… Спасена!..

Быстро надѣваетъ шубку. Стоитъ въ задумчивости, опустивъ руки.

Судъ… каторга…. толпа… позоръ… О, Боже мой!.. Нѣтъ! Будь, что будетъ, но пусть меня судитъ Богъ, а не люди! Бѣжать! Бѣжать!

Уходитъ.

Занавѣсъ.

Картина I.

У Верховскихъ. Сердецкій, Митя, Лида.

Сердецкій. И давно, Лидочка, началось это?

Лида. Съ того самаго дня, какъ мама вернулась изъ деревни, отъ бабушки. Она пріѣхала съ вокзала и никого не застала дома. Я была въ гимназіи, Митя тоже, папа въ бани. Приходимъ, обрадовались, стали ее цѣловать, тормошить; и она тоже рада, цѣлуетъ насъ. А потомъ бухъ! упала на коверъ: истерика! Хохочетъ, плачетъ, говоритъ несвязно… больше двухъ часовъ не приходила въ себя.

Митя. Раньше этого никогда не бывало.

Сердецкій. Странно. Совсѣмъ не похоже на нее.

Лида. Вотъ съ тѣхъ поръ и нашло на маму. Ничѣмъ не можемъ угодить: такая стала непостоянная. Приласкаешься къ ней, — недовольна: оставь! не надоѣдай! ты меня утомляешь! Оставишь ее въ покоѣ обижается: ты меня не любишь, ты неблагодарная! вы всѣ неблагодарные! если бы вы понимали, что я для васъ сдѣлала.

Митя. Неблагодарностью она всего чаще насъ попрекаетъ. А какіе же мы неблагодарные? Мы на маму только-что не молимся.

Лида. Истерики у мамы каждый день. Но ужъ вчера было хуже всѣхъ дней. Досталось отъ мамы и намъ, и папѣ. И вѣдь изъ-за какихъ пустяковъ!

Митя. Я безъ спроса ушелъ къ Петру Дмитріевичу.

Лида. Ахъ, разлюбила мама, совсѣмъ разлюбила Петра Дмитріевича. И въ чемъ только онъ могъ провиниться, не понимаю?

Митя. Встрѣчаетъ его холодно, молчитъ при немъ, едва отвѣчаетъ на вопросы.

Лида. А намъ безъ него скучно: онъ веселый, смѣшной, добрый…

Митя. Намедни, на именины, подарилъ онъ мнѣ револьверъ, тоже что было шума!

Сердецкій. Ну, револьверъ-то тебѣ, и въ самомъ дѣлѣ лишній. Еще застрѣлишь себя нечаянно.

Митя. Помилуйте, Аркадій Николаевичъ! Маленькій я, что ли? Да я въ тиръ пулю на пулю сажаю… Весь классъ спросите. Я такой!

Лида. Раньше, мама сама обѣщала ему подарить.

Митя. А тутъ разсердилась, что отъ Петра Дмитріевича, и отняла.

Лида. Въ столъ къ себѣ заперла. Тоже говорить, что онъ себя застрѣлитъ.

Митя. А я пулю на пулю… Вы, Аркадій Николаевичъ, попросите, чтобы отдала.

Сердецкій. Хорошо, голубчикъ.

Митя. А то я всему классу разсказалъ, что у меня револьверъ… дразнить станутъ, что хвастаю. Да, наконецъ, не вѣкъ мнѣ быть гимназистомъ… Какой же я буду студентъ, если безъ револьвера?

Голосъ Людмилы Александровны:

Лида! Митя!

Сердецкій. Мама зоветъ. Идите.

Дѣти уходятъ. Голосъ Людмилы Александровны:

Кто изъ васъ опятъ взялъ мои газеты?

Митя. Я мамочка… я думалъ…

Людмила Александровна. Вѣдь это же несносно, наконецъ! Сколько разъ просила не трогать…