Ник Хоакин - Портрет художника-филиппинца

Кора. Слышишь, Эдди? Теперь ты можешь сказать, что представитель пролетариата… ведь ты пролетарий, Тони?..

Тони. Что это такое?

Кора. Конечно, пролетарий. Так вот, друзья, — это Тони Хавиер, чертовски хороший пианист. Мы с ним вместе росли в трущобах Тондо. Как раз для тебя, Эдди! Тут ты очень легко вводишь тему трущоб Тондо.

Эдди. О нет, с меня хватит!

Пит. Как ты можешь писать об искусстве и не затрагивать трущоб Тондо?

Битой. И башню из слоновой кости.

Кора. И пролетариев вроде Тони. А он говорит, что картина стоит две тысячи долларов.

Эдди. Мне наплевать, что он говорит. Я бы не дал за нее и двух центов. Не понимаю этой шумихи вокруг нее. Сомневаюсь, стоит ли вообще о ней писать. И зачем только я научился писать!

Кора. Но, дорогой, кто говорит, что ты научился?

Эдди. Давай, Пит, помоги мне.

Пит. Это просто, как пирог, Эдди. Разозлись на эту картину, а потом нагромозди чего-нибудь насчет классового сознания.

Эдди. Мне уже надоело писать о классовом сознании!

Кора. Кроме того, это уже не модно.

Пит. Можешь начать с броской фразы: «Непролетарское не может быть искусством».

Эдди. Конечно… Ну-ка… Что-нибудь вроде: «Как я всегда утверждал, искусство не автономно, искусство не должно стоять в стороне от земных дел, искусство должно быть социально значимым, искусство функционально…»

Битой. Например, побуждает людей чистить зубы?

Пит. Например, побуждает людей чистить зубы.

Битой. В таком случае дон Лоренсо необычайно преуспевающий художник.

Пит. Ему бы работать на фирму зубной пасты «Колинос».

Кора. Как я всегда утверждала, настоящие художники нашего времени подвизаются в сфере рекламы.

Битой. Микеланджело плюс Шекспир дают рекламу фирмы «Колинос».

Пит. Мой дорогой мальчик, по сравнению с функциональным совершенством рекламы «Колинос» Микеланджело и Шекспир просто дилетанты.

Кора. Заткнись, Пит. Давай дальше, Эдди. «Искусство функционально…» Что еще?

Пит. Еще он должен подчеркнуть контраст между богатством материала, ждущего художественного воплощения, и бедностью воображения наших художников.

Кора. Господи Иисусе, за что мне опять выслушивать это?

Пит. Кора, Кора, откуда такие мысли? Как можно быть критиком и не сказать об этом!

Битой (пародируя оратора). Вокруг нас трущобы Тондо, в Китае идет война…

Пит (подхватывая в той же манере). А что делает художник?

Кора (так же). Он грезит об Энее…

Битой. Он грезит о Троянской войне…

Пит. Самая избитая тема в искусстве!..

Битой. Он вызывающе превозносит ценности, лишенные всякого содержания!

Кора. С ностальгической тоской он смотрит на куда более совершенный мир Прошлого!..

Пит. И пишет эту ужасную картину — продукт больного декадентского воображения!..

Кора. Буржуазно-декадентского воображения, Пит.

Пит. Буржуазно-декадентского воображения, Кора!

Эдди. Перестаньте дурачиться, идиоты, дайте мне подумать!

Пит. Мы вовсе не дурачимся, Эдди, а думать тебе не надо! Практически твоя статья пишется сама. Ты только сравни эту халтуру (показывает на картину) с пролетарским искусством в целом: таким чистым, таким целостным, таким бодрым, и это несмотря на мерзость и нищету, с которыми ему приходится иметь дело, потому что оно революционно, потому что оно реалистично, потому что оно динамично — авангард прогресса человечества, выражение сил, которые приведут, неизбежно приведут, к единственно возможному исходу!

Кора. К раю!

Битой. К царству небесному на земле!

Пит. Не будет тиранов, капиталистов, не будет классов…

Битой. Не будет дурного запаха изо рта, у покупателя не будет выбора!

Кора. Свобода от фирмы «Колинос»! Свобода от фирменного мыла!

Пит. Ну вот, Эдди, у тебя готова боевая статья!

Эдди. Не знаю, не знаю…

Пит. А что тебе не нравится?

Эдди. Это, как говорит Кора, старье. Вышло из моды.

Битой. Разве может любовь к ближнему выйти из моды?

Пит. Дорогой мой, надо различать: делать дело и писать об этом деле — вещи разные. Мы здесь все писатели, и это наше право — писать о разных вещах, вроде любви к ближнему или сплочении пролетариата. Но манера письма — увы! — может выйти из моды. Посмотри на Эдди. Он утверждает, будто ему надоело писать о классовом сознании, однако это еще не означает, что классовое сознание ему надоело. Или надоело?

Эдди. О нет, нет. Я так люблю низшие классы!

Кора. Если бы только они пользовались зубной пастой «Колинос»…

Битой. И каждый день принимали ванну…

Пит. И носили бы пиджак и галстук — как наш Эдди…

Эдди. И могли бы рассуждать о марксизме и троцкизме — как наш Пит…

Кора. Мальчики, мальчики, хватит препираться.

Эдди. Кора…

Кора. Да, дорогой?

Эдди. Заткнись.

Кора. Именно это мне нравится в Эдди. Он умеет обращаться с простыми людьми. Но если ты так уж любишь простых людей, Эдди, то ведь их очень много и там, где мы работаем. Они внизу, у машин, и они там каждый день, в том же здании, что и мы. Они неучены, от них пахнет потом, едят они одну рыбу. Удивляюсь я на вас. Вот они, пролетарии, прямо у вас под носом, каждый день, но я что-то не видела, чтобы кто-нибудь из вас спустился вниз и сплотил их. Или побратался с ними. Собственно говоря, я заметила, что вы, наоборот, их избегаете. Вы всегда норовите послать кого-нибудь вместо себя. Но почему? Разве они не говорят на том же языке, что и мы? Или вы боитесь?

Пит. Кора, Кора, ты неверно судишь о нас. Это вовсе не страх — просто благоговение и уважение.

Битой. Кроме того, куда проще любить пролетариев на расстоянии.

Пит. На безопасном удалении.

Кора. От запаха пота и рыбы.

Эдди. Этим и заканчивается наше классовое сознание. Просто болтовня с безопасного литературного расстояния. Модная литературная болтовня…

Кора. Другими словами…

Кора и Битой (вместе). Просто болтовня.

Кора. Точка.

Эдди. Помните, как мы делили весь мир на дураков и способных молодых людей? Мы были способными молодыми людьми, а к дуракам относили всех тех невежд и простофиль, которые не читали мистера Синклера Льюиса, мистера Менкена и великолепного мистера Кэйбла.