Карл Гуцков - Уриель Акоста

Заздравным кубкам подождать придется, —
Еще священный не свершен обряд.

Летите же, минуты, поскорей!
Что ж медлите вы, стрелки часовые?
Ты, время, стань свистящею стрелой!
Но вот Юдифь! Смотрите же, де-Сильва!
Молчите вы? Из сердца крик не рвется
При виде той, которая затмила
Своею лучезарной красотой
Сиянье украшений самоцветных?

Ну, если вам в припадке красноречья
Так трудно счастье ваше воспевать,
То что же может выразить мой лепет?

Вы сердитесь? Но посмотрите сами!
Украсит ли столь празднично себя
Та женщина, что плачет неутешно?

Невесту ведь другие наряжают.

Добро пожаловать, друзья! (К Иохаи.) Итак,
Как это обусловлено, бумаги
И договор подписаны уже?

Не будьте так жестоки, выдавая,
Чем счастье я свое завоевал!

Вы так же подтверждаете, отец,
Что снова стали тем, чем были прежде?

Да, снова я — Манассе Вандерстратен.

Вновь наслаждаться счастием, отец,
Вы сможете как некогда, скажите?

О, успокойся же, мое дитя!
Своею жертвой ты мне все вернула,
Стыжусь теперь я счастья своего!

Ну, хорошо!!. Идем…

Дитя!

Вам дурно?

Хоть на мгновенье дайте ей покой!
Я провожу ее до алтаря.
Уйдите все! (Юдифи)
Присядьте на минуту.

Не здесь!.. Не здесь!.. Вон… призрак… на скамье..
Вы видите?.. Он мертвеца бледнее…

Пустое!.. бред…

Нет, правда это! Правда!
Смотрите… он недвижен… он сидит…

Недвижим взгляд ваш пристальный и только!
О, вспомните достоинство свое!
Своим поступком вы должны гордиться!..

Видали ль гордость вы в слезах, де-Сильва?

У тех, кого сжигает нетерпенье…
Вам все известно?

Все и ничего.

Страницу эту в жизни зачеркните!
Мы целый день известий не имели.
На кладбище, где мать его лежит,
Хотел покончить он самоубийством, —
Его прогнали сторожа, и он,
Как говорят, направился оттуда
К своей сестре Рахиль Спиноза, там
Он Баруха, ее сынишку, учит
По-гречески. Так, проклятый вдвойне,
Блуждает неприкаянный изгнанник.
Коль мыслит он еще, то сознает,
Что мщеньем низким он себя унизил.

Ах, если б мне увидеть эту месть,
То мщенье, о котором я взываю,
И к аду, и к судьбе, и к небесам!
Ведь от того, кого мы любим крепко,
И месть сладка!

За что же мстить он может?
За спесь Бен-Иохаи, толстосуму?
Иль дочери за жертву для отца?
Иль за три дня борьбы ужасной с долгом?
Люблю тебя я за поступок твой,
Рожденный детской чистотою сердца.
Ты дочь моей сестры! И ты должна
Спасти отца от гибели и горя.

Когда скончалась мать моя, скажите,
Как вел себя, что делал мой отец?

Оставь, Юдифь! Что было — то прошло.

Как он потерю эту перенес?

Твоя родная мать — Инес де-Сильва!
И в честь ее здесь памятник стоит.

Одеты мрамором — молчат страданья!
Еще скажите: брат мой старший Перэс,
Давным-давно умерший в раннем детстве…

Ну, что ты все о прошлом говоришь!
Чем для Манассе был твой брат умерший,
Прочти вон там (указывая в сад) на мраморной колонне.

Прощайте же, де-Сильва!

Что с тобой?
Ты изменилась… побледнела… спазма
Сжимает грудь твою. (Кричит.) Воды скорей!
О, всемогущий! Что с тобой?

Прошло.

Венчанье ваше нужно отложить!
Тебя покинут силы.

Вот сюда!
(Смотрит пристально на поставленную воду, затем:)
Де-Сильва, руку! К алтарю ведите!

Давным-давно я с вами не ходил
В прекрасный этот парк… А здесь сегодня
Какое-то большое торжество.

Она! В венчальном платье! Тот же рабби,
Кем проклят я, благословит ее.
О, если бы вмешаться мне и руку,
Что проклята, поднять над алтарем!
Нет гнева на нее; она свершила,
Все то, что некогда свершил я сам.
Я Иохаи звал на поединок,
Но жалкий трус перчатку возвратил:
Ведь мы — не португальские гидальго —
Гласил его насмешливый ответ.

Мне говорила мама, что для вас
Опаснее других вот это место.
Вы избегать его должны, а мы
Как раз сюда и забрели, мечтая.

Ведь мы не португальские гидальго!
О, нет! Душепродавцы мы! Плуты!
Червонцами набитые кули!

Когда с собой вы, дядя, говорите,
То верно думаете в этот миг?
Давайте с вами заключим союз.
Вы спросите, а я отвечу вам. (Смеется.)
Я мастер отвечать! Но не хватает
Вопросов мне, другим — наоборот!

Не размышляй, дитя! Спи, как цветок,
Что расцветает в красоте беспечной
Без мыслей о создателе своем.
Пускай твой дух волнуется, как море,
Стремится вдаль от шумных берегов
В свободные и гордые просторы,
Где нет вопросов палачей-людей:
Кто ты — еврей, христианин иль турок,
Ты нидерландец или португалец,
Народу верен ты иль королю,
Народовластию или тирану?
Будь глух, дитя, к таким вопросам! Пусть
Ответ на них в твоей груди таится.