Пётр Киле - Восхождение

- Немножко.

- Умеешь ли ты стрелять?

- Кроме, как в тирах.. еще ребенком... То есть настоящего оружия в руках не держал. Но это неважно.

- За кем выбор оружия?

- Не знаю. Это тоже абсолютно неважно. Аристей, поединок завтра утром.

- Хорошо. Где мне найти Жоржа или его секунданта?

Леонард назвал адрес, порываясь и сам ехать, но Аристей уверил, что все сделает наилучшим образом - на высоте чести, а ему лучше всего выспаться как следует.

- Резонно.

Аристей поскакал на извозчике, уверенный, что Леонард излишне драматизирует ситуацию и мирный исход будет найден. Его тотчас приняли, да в присутствии молодого артиллерийского офицера, представленного как секундант, достойный и скромный. Дело огласке не должно подлежать при любом исходе.

Жорж, которого Аристей видел ранее лишь мельком, одетый по-домашнему, держал собачку, облокотясь о ручку кресла, явно бравируя своим спокойствием. На его попытку разобраться в том, что произошло, стало быть, заговорить о возможности примирения, Жорж, погладив собачку, сказал холодно:

- О причинах не следует тоже распространяться, о примирении до первой крови не хочу и думать. Господа, обсудите детали. До встречи завтра утром на условленном месте.

Артиллерийский офицер, плотный, подвижный, некий Брук, русский англичанин, как отрекомендовался сам, оказался большим знатоком в дуэльных делах, разумеется, познания свои вычитал из мемуаров начала прошлого века, когда поединки еще были в моде. Нашлись настоящие дуэльные пистолеты той эпохи. Аристей счел за благо довериться во всем секунданту противника.

Так, совершенно неожиданно художника втянули в дело, отдающее чем-то запоздалым, старинным, скорее мифом, чем действительностью, что, впрочем, постоянно сопровождало Леонарда с его фантазиями. Чему быть, того не миновать. Когда Аристей приехал домой, уже заполночь, юноша преспокойно спал. Художник даже позавидовал ему, вплоть до возможной гибели на дуэли.

Как нарочно, погода к ночи испортилась, а утро словно не наступало, когда Леонард проснулся, по своему обыкновению, задумчивый, словно собрался сесть за стол набросать стихи, предчувствием коих жил, лег спать либо спал в некой дали времен и пространств. Он и сел за стол, допивая чай из стакана в подстаканнике.

- А нам пора выезжать, - сказал Аристей, уже выбегавший на улицу нанять извозчика.

- Да? А я думал, еще рано. Хорошо. Едем!

- А ты готов? - спросил художник, тот кивнул. - Ты помнишь, к чему?

- Да, не забывал, кажется, и во сне. Вы не волнуйтесь, Аристей. Вчера я готов был убить его. Пусть отделается раной. Может, пойдет на пользу.

- А если он тебя?

- За меня не бойтесь. Увидим. Если меня не станет, не вините себя. Нам пора. Дождь, ветер... Тоже хорошо.

Выехали в Озерки, где найти уединенную рощу нетрудно, особенно с утра, да в непогоду тем более. Дождь, ветер, бег лошадей, захватывая дыхание, отвлекали и примчались к месту необыкновенно быстро. Дождь почти перестал, но ветер усиливался, словно вознамерился разогнать тучи, и кое-где уже проглядывала синева.

- Господа! Буря пронеслась. Охота вам стреляться, - зычным голосом прокричал артиллерийский офицер.

- Самое время! - рассмеялся Леонард с мокрой головой, в студенческой тужурке.

- Будем стреляться. Довольно тянуть, - сердито процедил сквозь зубы Жорж, срывая с головы шляпу и снимая плащ.

В залитые водой рощи не стали входить, а нашли ровное пространство между ними. Отмерили условленное число шагов, вручили заряженные пистолеты противникам, развели их и велели сходиться.

Низкие дождевые облака быстро уносились, и вдруг выглянуло солнце поверх кучевых туч, белее снега сверху и тяжело темных снизу, и луг задымился, словно покрываясь туманом. Хотя приготовления проходили медленно, с соблюдением всех правил, да и спешка здесь вряд ли уместна, сами природные явления словно убыстряли ход времени.

- Сходитесь! - скомандовал артиллерийский офицер.

Противники шаг к шагу вышли к означенному барьеру и выстрелили одновременно. Жорж упал с протянутыми вперед руками навзничь. Аристей и Брук бросились к нему. Тот вздрагивал, освобождая руку от пистолета, и схватился за ногу.

- Жив! Ранен! - вскричали секунданты с удовлетворением.

- А куда он подевался? - с усилием, приподнимая голову, проговорил Жорж. - Черт! Ведь я попал в него.

Решили, он бредит. Но Леонарда нигде не могли найти. Лишь пистолет на тужурке на мокрой траве.

Жоржа, раненного в левую ногу, увезли, а Аристей полдня обегал рощи, выходил к железной дороге в надежде наткнуться на Леонарда, который, верно, побрел куда глаза глядят. Хорошо, если цел и невредим. А если раненный где-то упал?

Совершенно обескураженный, Аристей, в конце концов, вернулся в город. В невольном ожидании он провел дома и следующий день. Когда же он собрался выйти, явился посыльный с запиской: «Чудеса! - сообщал Леонард. - Со мной все в порядке!»

- Тьфу, черт! - Аристей не столько обрадовался, сколько испытал сильнейшую досаду, что он тут беспокоился, а тот бог весть где бродил, и даже махнул рукой, не желая с ним больше связываться. И все же не преминул к нему заехать.

Под вечер, неизвестно, какого дня он обнаружил, что сидит у себя в комнате в доме на Екатерининском канале, откуда его мама, выйдя вновь замуж, съехала, а он остался, и, судя по книгам, которыми завален стол, он студент, вяло посещающий лекции, поскольку с утра, уже одевшись, чтобы выйти из дому, нередко возвращался к столу, чтобы набросать стихотворение, а потом уже поздно куда-то идти, и он с головой уходил в книги, засиживаясь допоздна. По вечерам он не любил бродить, даже летом в серенький день не любил выходить из дома, без солнца и голубого неба он не мог обходиться, лучше сидеть за книгой и много дум снизойдет в душу, словно свет сияет там, в мирах иных.

Однако он хорошо помнил, с живостью представлял все, что происходило с ним и вокруг него последнее время. И вдруг такая тишина, полное уединение - первых студенческих лет, когда он, оторвавшись от семьи и ее круга знакомых, почти ни с кем из однокурсников не сошелся близко, и в одиночестве своем впал в хандру. Она на людях нарастала, на лекциях превращалась в томительную скуку, в уединении хоть можно было спасаться от нее чтением, да еще стихами. Но все это на хрупкой грани отчаяния и тоски. Все это с ним было и есть. Вместе с тем он ясно ощущал себя Эротом, что вовсе его не радовало, как недавно в его самоопределении, поскольку его занесло неведомо куда, может быть, тогда же, когда он, повзрослев и поссорившись с матерью, отправился в странствия.

- Жив? - Аристей усмехнулся не без досады. - Нет, ты мне скажи, куда пропал?

- Кажется, я был ранен, - наконец не без смущения признался Леонард. - Подброшенный вверх, я повис в воздухе, ну, и унесся, как подстрелянная птица, неведомо куда.