Лукас Бэрфус - Сексуальные неврозы наших родителей

ВРАЧ. В зоопарке?

МАТЬ. Ну, как в питомнике. С этим ребенком Дориным.

ВРАЧ. Мы не можем знать, каким он будет.

МАТЬ. То есть?

ВРАЧ. Будет ли он здоров?

МАТЬ. А почему он должен быть здоров?

ВРАЧ. Может быть и так.

МАТЬ. Теперь Вы впадаете в другую крайность.

ВРАЧ. Мы не должны ограничивать себя в выборе средств. В конце концов у нас еще есть время.

МАТЬ. Послушай, Дора, сегодня никаких сказок. Согласна?

ДОРА. Окэй.

МАТЬ. Давай поговорим о кое-каких важных вещах, ладно?

ДОРА. Конечно.

МАТЬ. Тебе понятно, о чем идет речь?

ДОРА. Не-а.

МАТЬ. Что доктор сказал.

ДОРА. Что я беременна.

МАТЬ. Почему ты не пила таблетки?

ДОРА. Эти врачи с их медикаментами! Теперь конец этому. Никаких таблеток больше. Никогда!

МАТЬ. Это не лекарство, Дора. Таблетки существуют, чтобы не заводить детей. Я же их тоже принимаю. (Пауза.) И как ты себе теперь представляешь все будет дальше?

ДОРА. Не знаю.

МАТЬ. Ты не знаешь. Я не знаю. Но кто-то же должен знать. (Пауза.) Мы еще можем убрать ребенка.

ДОРА. Окэй.

МАТЬ. Ты согласна?

ДОРА. А что тут такого?

МАТЬ. Отнюдь. Аборт — печальная штука.

ДОРА. Тогда не надо аборт.

МАТЬ. Но может, это единственный выход. Или скажи мне, кто должен заниматься ребенком.

ДОРА. Я.

МАТЬ. Это большое и тяжелое дело.

ДОРА. Потому что у ребенка тоже будут не все дома?

МАТЬ. А у кого не все дома?

ДОРА. У меня.

МАТЬ. Если ты так думаешь, то можешь сразу поставить на себе крест.

ДОРА. Окэй.

МАТЬ. Откуда у тебя, кстати, это «окэй»?

ДОРА. Не знаю.

МАТЬ. В общем, давай предложи что-нибудь.

ДОРА. Мы можем подарить его кому-нибудь, у кого не может быть детей.

МАТЬ. Прекрасная мысль, но я не думаю, что такой подарок кого-нибудь порадует.

ДОРА. Тогда подождем, когда он появится на свет, и убьем его. Без шуток.

МАТЬ. Это запрещено, Дора.

ДОРА. А мы никому не скажем. Просто привяжем к какому-нибудь дереву и ничего больше делать не будем.

МАТЬ. Чудовищно.

ДОРА. А что тут такого?

МАТЬ. Так не пойдет, Дора, поверь мне.

ДОРА. Тогда не знаю.

МАТЬ. А папе ты поверишь?

ДОРА. Папе я верю всегда.

ОТЕЦ. Все это женские дела. Да что там. Непорядочно как-то. И почему ты не уследила?

ДОРА. Не знаю.

ОТЕЦ. Да не ты, черт побери! Предоставила ребенку слишком много свободы.

МАТЬ. Упрекать себя я и сама могу. Лучше предложи что-нибудь.

ОТЕЦ. Тут не надо никакого предложения. Всем же ясно, что делать. В конце концов нынче это невелика проблема, как пишут.

МАТЬ. (жестко) Да много ты знаешь об этом!

ОТЕЦ. Конечно, нет. Но решение мне известно одно. И тебе тоже. И Доре оно известно. Так ведь, Дора?

ДОРА. Конечно, папа.

МАТЬ. Ах, деточка, плохо было?

ДОРА. Вовсе нет. В конце концов нынче это невелика проблема.

МАТЬ. Мужественная ты.

ДОРА. Как доктор появился со шлангом, я подумала: трахаться будем, но он потом не входил, а только отсасывал. Тоже неплохо. А звук был, словно кто-то через соломину выхлебывает жидкость из стакана.

МАТЬ. Ты отвратительна.

ДОРА. Окэй.

МАТЬ. А сейчас

ДОРА. Мне бы хотелось кофе.

МАТЬ. А тебе можно?

ДОРА. Да. Но трахаться нельзя десять дней.

МАТЬ. Хоть и тяжело, но это ты осилишь, или нет?

ДОРА. Не-а.

МАТЬ. Я бы на твоем месте прислушалась бы к мнению врачей.

ДОРА. Конечно.

МАТЬ. Я серьезно, Дора. Не то заработаешь жуткое воспаление.

ДОРА. Или истеку кровью.

МАТЬ. Это врачи сказали?

ДОРА. Нет, я сама придумала. Ведь так много крови было.

ВРАЧ. Хорошая у тебя конституция, Дора. Поздравляю.

ДОРА. Не знаю.

ВРАЧ. С телом твоим все в порядке. Крепкое, как орешек. Хоть я не знаю, как там у тебя внутри.

ДОРА. Там у меня валик из ваты, толстый, как член, но не член, а чтобы кровь не текла в брючки, а потому мне надо терпение проявлять к моему внутреннему, но через десять дней опять можно заново начинать трахаться.

ВРАЧ. Да я не об этом, Дора. И ты совсем не печальна?

ДОРА. Я всегда печальна, когда не трахаюсь.

ВРАЧ. А о ребенке ты вспоминаешь иногда?

ДОРА. С глаз долой из сердца вон.

ВРАЧ. Не много же ты ломаешь голову по поводу второстепенного.

ДОРА. Вы правы, г-н доктор, правы.

ВРАЧ. А я не верю тебе, Дора.

ДОРА. Вот как.

ВРАЧ. И у тебя есть чувства. Давай-ка сыграем в игру. Хорошо?

ДОРА. Конечно.

ВРАЧ. Я скажу слово, а ты будешь говорить первое, что придет в голову. Ясно? Я говорю: огонь.

ДОРА. Огонь.

ВРАЧ. Нет, «огонь» ты не можешь говорить.

ДОРА. Но это первое, что пришло мне в голову.

ВРАЧ. Ты должна сказать другое слово.

ДОРА. Все ясно.

ВРАЧ. Итак: огонь.

ДОРА. Огонь.

ВРАЧ. Ладно, оставим это.

МАТЬ ШЕФА. Как дела?

ДОРА. Хорошо.

МАТЬ ШЕФА. Вот видишь! Я знала, что ты не станешь долго вешать носа.

ДОРА. Конечно, нет.

МАТЬ ШЕФА. Мы с тобой одного поля ягоды. Только не сдаваться. А им только того и надо. Я тоже, как Ванька-встанька. Ха-ха! Ну, посмейся же!

ДОРА. Ха-ха!

МАТЬ ШЕФА. Ха-ха! (Пауза.) Неприятно было?

ДОРА. Да наоборот!

МАТЬ ШЕФА. Вот именно. Я ж знала. Чего только не наслушаешься об этом, жуткие истории. А даже если это и так. Как раз если неприятно и нельзя голову вешать. Мы — сильные женщины. А хочешь я раскрою тебе тайну. Я его тогда тоже чуть было не убрала. И не было бы теперь у тебя шефа.

ДОРА. Вы жалеете об этом?

МАТЬ ШЕФА. Как бы не так! Почему я должна жалеть? Я не хотела выходить замуж за его отца. А из-за этого должна была. Ну, так что! Что теперь? Все равно жизнь идет вперед. Конечно, мне было бы лучше остаться независимой. Но тогда это было запрещено, а за границу отправиться мне не по карману. Была не была. Я приняла все, как есть, и не позволила взять себя за жабры.

ДОРА. Вот именно. Ванька-встанька.

МАТЬ ШЕФА. В жизни все время: то пан, то пропал. Зачем ломать себе голову? Надо смотреть вперед. Тем более женщинам. А то с ума сойдешь, абсолютно. (Пауза.) Дора, между нами говоря, обрати внимание на свой внешний вид.

ДОРА. Вам не нравится запах духов?

МАТЬ ШЕФА. Сказать прямо, нет. Французские духи мне нравятся, но их почти не ощущаешь за твоим ароматом.

ДОРА. (цитируя) Ну, и натворили Вы дел, дорогой господин Гербер!

У. Г. Мне очень жаль.

ДОРА. Настоящее свинство. Если б Вы видели.