Кнут Гамсун - У царских врат

Kapено.Да. Я близко знакомъ съ нимъ.

Профессоръ.За послѣднее время вы, несомнѣнно, сильно вліяли на него. На немъ есть — или по крайней мѣрѣ былъ до послѣдняго времени — отпечатокъ вашей силы, хотя онъ и очень далекъ отъ широты вашего умственнаго горизонта. Но его докторская диссертація все-таки очень дѣльная работа.

Карено.Я еще ее не читалъ.

Профессоръ.Она будетъ напечатана. Факультетъ, разумѣется, ее сейчасъ же принялъ. Въ ней столько умѣренности и благоразумія, что вы бы его и не узнали; полный переворотъ.

Карено.Переворотъ?

Профессоръ.Да, мнѣ кажется, я называю это правильно. Полнѣйшій переворотъ сравнительно съ прежнимъ. Улыбаясь. Потому что Іервенъ не былъ изъ самыхъ благоразумныхъ. Но теперь онъ, повидимому, одумался. О, Іервенъ этимъ уже кое-чего достигъ; черезъ нѣсколько дней онъ — докторъ, затѣмъ и стипендіатъ. Ни у кого нѣтъ на это больше правъ, чѣмъ у него. Стипендія вѣдь не шутка, вамъ тоже слѣдовало бы подумать объ этомъ, Карено. Не присядете ли и вы? Поворачивается на лавкѣ. Здѣсь хватитъ мѣста на двоихъ.

Карено кланяется, садится на край стола к откладываетъ въ сторону шляпу.

Профессоръ.Я читалъ вашу послѣднюю работу. Долженъ признаться, я питаю большое уваженіе къ вашему таланту. Я показывалъ ее сегодня утромъ профессору Валю и сказалъ: "современемъ онъ будетъ нашимъ коллегой".

Карено дѣлаетъ движеніе.

Профессоръ.Да, это надо признать за вами; вашихъ способностей отрицать нельзя. Собственно, я не вполнѣ согласенъ со многими вашими нападками на Стюарта Милля и, улыбаясь, на меня. Намъ кажется, что вы немного ошибаетесь. Это всегда можетъ случиться.

Карено.Я писалъ эту работу въ свободные часы. Она не имѣетъ претензіи исчерпать вопросъ.

Профессоръ.Нѣтъ, я это понимаю. Осматривается. Да, право, у васъ здѣсь очень мило и уютно. Что это тамъ? Указываетъ. Тамъ на деревѣ? Встаетъ и идетъ къ дереву.

Карено идетъ за нимъ.Это ракетныя трубки, остатки соженнаго фейерверка. Это осталось послѣ прежняго жильца. А я такъ и не снялъ ихъ.

Профессоръ.А кто здѣсь жилъ?

Карено.Поэтъ Иргенсъ.

Профессоръ, осматривая. Въ такомъ искусственномъ освѣщеніи много красокъ. Столько яркихъ красокъ. Возвращается назадъ къ лавкѣ и садится. Гм… Не сердитесь, если я, какъ старикъ, позволю себѣ дать вамъ парочку добрыхъ совѣтовъ. Если бы я въ молодости встрѣтилъ помощь опытнаго человѣка, то это было бы мнѣ очень полезно. Но помощь пришла, когда я уже заблудился. Такъ почти всегда случается. Вотъ я и подумалъ, не зайти ли мнѣ къ вамъ сегодня. Смотритъ на часы. Короче говоря, было бы очень жаль, если бы ваши блестящія способности прошли незамѣченными, и мнѣ кажется, что на мнѣ лежитъ нѣкоторая отвѣтственность за это.

Карено.Со стороны господина профессора было очень любезно вспомнить обо мнѣ.

Профессоръ.Видите ли, Карено, у меня есть — не скажу, блестящее, это было бы слишкомъ, — но извѣстное положеніе, нѣчто вполнѣ опредѣленное. Во всякомъ случаѣ въ лагерѣ моихъ враговъ ко мнѣ относятся не слишкомъ справедливо; я либеральный и современный человѣкъ, ученикъ свободомыслящаго англійскаго мыслителя, а многимъ это кажется ужасно радикальнымъ. Ну, однимъ словомъ, у меня есть положеніе и маленькое имя. Мнѣ кланяются на улицѣ, и мое мнѣніе не всегда, можетъ быть, проходитъ незамѣченнымъ. Имя мое небезызвѣстно и за границей. Но не всегда было такъ. Въ свое время и я былъ молодъ, очень молодъ. Въ вашемъ возрастѣ я хотѣлъ дѣлать то же, что дѣлаете вы теперь. Мнѣ хотѣлось прежде всего возстать противъ чего-нибудь. Смѣется. Я возставалъ какъ разъ противъ классиковъ! Теперь мнѣ это только смѣшно, но тогда я искренно думалъ, что эти старые писатели не вполнѣ заслужили свою славу. Молодо-зелено, видите ли. Какъ вы думаете, сколько мнѣ было тогда лѣтъ?

Карено хочетъ отвѣчать.

Профессоръ.Двадцать девять лѣтъ. Теперь судите сами. Да, я почти держался того мнѣнія, что классики, ни какъ поэты, ни какъ носители культуры, не заслуживали того, чтобы ихъ перепечатывали въ наше время. Позднѣе, я, слава Богу, перемѣнилъ взглядъ на ихъ значеніе. Я говорилъ: эти старинные авторы были хороши для своего времени; но — говорилъ я — ихъ произведенія, въ смыслѣ искусства, и ихъ авторская производительность, какъ умственныя откровенія, далеко уступаютъ современнымъ поэтамъ. Въ то время я былъ совершенно слѣпъ къ вѣчной недосягаемости классиковъ. А что они дали, какъ носители культуры? Ученіе Аристотеля о Цимексѣ, который происходитъ изъ пота животныхъ; утвержденіе Виргилія, что пчелы зарождаются во внутренностяхъ лѣнивыхъ животныхъ; мнѣніе Гомера, что больные люди одержимы демонами; выдумки Плинія лѣчить пьяницъ совиными яйцами — все это и многое другое казалось мнѣ смѣшнымъ, ужасно смѣшнымъ. Я могъ бы, конечно, теперь написать совсѣмъ другую уже книгу, чтобы воздать громкую славу классикамъ; потому что они продолжаютъ быть ими, только я въ этомъ дѣлѣ понимаю теперь нѣсколько больше, чѣмъ тогда. Я не знаю, читали ли вы это мое давнишнее сочиненіе.

Карено.Разумѣется.

Профессоръ.Юношеская работа! Я привожу ее только какъ примѣръ, что и я переживалъ переходное время. Смѣется. Я такъ хорошо помню, какъ я принесъ книгу профессору Валю, — тогда мы оба были молоды. "Вотъ критика на классиковъ", сказалъ я. Онъ перелисталъ книгу и сказалъ: "Знаешь, Гиллингъ, кого ты высмѣялъ?" "Нѣтъ", отвѣчалъ я. "Никого", сказалъ онъ. Смѣется. Я ясно помню, что онъ это сказалъ. Да, давно это было… Вы, Карено, находитесь теперь въ такомъ же положеніи, какъ и я тогда. Простите, что я это такъ прямо высказываю; мы, мыслители, вѣдь можемъ откровенно говорить съ глазу на глазъ, не правда ли? Но, любезный Карено, надѣньте же шляпу.

Карено надѣваетъ шляпу.

Профессоръ.Я совсѣмъ не замѣтилъ, что вы сидите безъ шляпы… Итакъ, вы переживаете тотъ же кризисъ, что нѣкогда переживалъ и я, только вы гораздо сильнѣе въ своихъ взглядахъ и слогѣ. Вы можете, конечно, съ полнымъ правомъ мнѣ возразить, что я дѣлалъ то же, что дѣлаете вы теперь; но вы, конечно, согласитесь со мной, что въ нападкахъ на великихъ современныхъ мыслителей больше — какъ бы это сказать? — ну, юности, чѣмъ въ нападкахъ на старыхъ поэтовъ. Ваша критика на меня нисколько не мѣшаетъ мнѣ видѣть и признавать ваши громадныя способности; надѣюсь, вы въ этомъ не сомнѣваетесь. Но если вы и Спенсера и Милля, этихъ обновителей нашей мысли, — если вы и ихъ трактуете какъ заурядные, дюжинные умы, то это задѣваетъ меня, несмотря на все уваженіе къ вашему труду и на то, что я уже былъ подготовленъ къ этому.