Август Стриндберг - Полное собрание сочинений. Том 2. Повести. Рассказы. Драмы

— Его зовут Александром, — возразил изумленный феллах.

— Молчи, глупец! На лбу у твоего быка отпечаток месяца, у него священные знаки на боках и навозный жук под языком. Он — сын солнца!

— Вот уж неправда! Он сын быка из нашего общественного стада.

— Прочь, жаба! — закричали жрецы. С этой минуты, в силу священного закона Мемфиса, этот бык уже не принадлежит тебе.

Тщетно старался бедный феллах доказать жрецам всю незаконность такого отчуждения частной собственности. Жрецы с своей стороны сделали всё, что могли, чтобы вразумить неразумного феллаха, но им так и не удалось убедить владельца в божественности происхождения его собственного быка. Феллах упорно стоял на своем, и Жрецы, приказав ему хранить строжайшую тайну, без дальнейших церемоний увели с собой злополучного быка.

Освещенный утренними лучами солнца храм Аписа представлял великолепное зрелище, производившее впечатление чего-то божественного и таинственного на непосвященных и вызывавшее только улыбку у посвященных, знавших, что за этими таинственными символами ровно ничего не скрывается.

Толпа деревенских женщин собралась под портиком храма и терпеливо ожидала той минуты, когда откроют ворота и примут от них сосуды с молоком, которые они принесли в жертву мнимому новорожденному богу.

Наконец, где-то внутри храма послышался глухой звук рога, и в больших воротах открылась маленькая форточка. Невидимые руки приняли сосуды с молоком, и форточка снова захлопнулась.

В это время в самом святая святых храма стоял в стойле бык Александр и мирно жевал сено, искоса поглядывая на жрецов, усердно намазывавших маслом медовый пирог, который благосклонно изволили кушать высшие духовные особы в честь бога Аписа.

— А молоко-то с каждым днем становится всё хуже, — проговорил кто-то из жрецов.

— Да. Неверие распространяется в народе, — отвечал другой.

— Ну, посторонись же ты, осел! — кричал третий жрец, чистивший скребницей быка. Эти выразительные слова сопровождались не менее выразительным пинком в грудь злополучного животного.

— Да, падает религия, — грустно заметил первый жрец.

— К чёрту все религии, раз они не приносят больше дохода!

— Это всё так, но народу всегда надо иметь какую-нибудь религию, если не теперешнюю, то какую-нибудь новую.

— Да поворотись ты, чучело! — кричал снова жрец, чистивший быка. — Завтра ты, чёрт тебя возьми совсем, будешь изображать боженьку!

После этих слов всё духовенство засмеялось так весело и так громко, как умеют смеяться только духовные особы.

На следующий день бога Аписа покрыли гирляндами и венками, обвили пестрыми шелковыми лентами и повели в процессии за толпой детей и музыкантов вокруг храма для того, чтобы народ мог его видеть и поклониться своему богу.

Сначала, всё шло как нельзя лучше, и первые полчаса ничто не нарушало всеобщего ликования. Но по роковой случайности прежний хозяин злополучного быка Александра, не имея чем заплатить подати, в это самое утро привел в город продавать свою единственную корову. Корова еще стояла на площади, когда из соседней улицы появилась процессия, и мимо покинутой супруги провели её мужа, от ложа и стола которого она была отлучена уже столько месяцев. Бык, чувствовавший в себе необычайную силу после продолжительного невольного вдовства, почуяв близость своей дражайшей половины, забыл про обязанности, которые налагало на него его божеское звание, и поступил совсем по-земному. Он опрокинул своих телохранителей и бросился к своей супруге.

Дело принимало скверный оборот, и надо было во что бы то ни стало спасать положение. В довершение несчастья феллах, увидев своего быка, пришел в неописуемый восторг, забыл про всякую осторожность и стал кричать на всю площадь:

— Ах, мой милый Александр, как же я об тебе соскучился!

Тут священники сразу нашли выход из затруднительного положения.

— Он святотатствует! Смерть осквернителю святыни! — кричали жрецы.

Озверевшая толпа набросилась на феллаха и избила его до полусмерти. Потом он попал в руки полиции, и его поволокли на суд. Здесь от него потребовали, чтобы он рассказал всю правду, но феллах упорно стоял на своем и доказывал, что бык принадлежит ему и что он под именем Александра ходил в их общественном стаде.

Как известно, на суде недостаточно доказать справедливость события, могущего служить оправданием обвиняемому, а потому феллаху надо было защитить себя от обвинения.

— Скажи, правда ли, что ты оскорбил священного быка тем, что при народе назвал его Александром?

— Конечно, я назвал его Александром…

— Довольно! Ты его назвал Александром.

— Конечно… потому что это правда…

— Нельзя говорить правду!

— Стало быть, надо лгать?

— Лгать? Так никто не выражается. Надо говорить так: «уважать чужое мнение».

— А что это значит — «чужое»?

— Ну, это ты понимаешь сам… Это значит — мнение своего ближнего и… ну, и вообще, мнение всех людей…

— В таком случае, господин судья, соблаговолите отнестись с уважением к моему мнению о моем собственном быке и оставьте меня в покое!

— Да понимаешь ли ты, дурень, что надо уважать чужое мнение, а не твое?

— Я понимаю, что «чужое мнение» — это мнение всех людей, кроме феллаха.

— Ты, кажется, начинаешь дерзить? А теперь иди. Я отдаю тебя в полное распоряжение жрецов. Пусть они делают с тобой, что хотят.

Феллаха повели в храм Озириса. Здесь оказалось, что старший жрец гораздо податливей, чем можно было ожидать.

Совершенно не отрицая того, что священного быка действительно зовут Александром, старший жрец старался объяснить феллаху, что об этом нельзя заявлять во всеуслышанье, потому что… ну просто потому, что всякое человеческое общество зиждется на всеобщем согласии, а потому надо уважать чужое мнение.

— Ах ты, боже мой! Да почему же, в таком случае, никто не хочет уважать мнения феллаха? Для толпы его мнения тоже чужое, следовательно, оно тоже достойно уважения.

У старшего жреца было, в сущности, доброе сердце. Он был честный малый, и ему уже давно надоело обманывать народ. Он был тронут простосердечными доводами феллаха и решил воспользоваться случаем, чтобы провести некоторые реформы. Посоветовавшись со своими сослуживцами, старший жрец приказал позвать в храм народ, собравшийся под портиком.

Сняв облачение, старший жрец стал у алтаря в обыкновенной тунике и обратился к толпе с речью.

— Дети мои! — начал он.

В изумленной толпе произошло движение. Его не узнавали.

— Дети мои! — сказал старший жрец, — Не одежда делает человека. Посмотрите на меня! Разве вы меня не узнаете? Я старший жрец Озириса.

В толпе начался ропот.

— Итак, дети мои, — продолжал старший жрец, пришло время посвятить вас в тайны священных мистерий. Не бойтесь! Я такой же простой смертный, как и вы все, и, чтобы вас успокоить, я снял длинные священные одежды. Вы ошибались, принимая за самого бога простого быка, который есть только олицетворение всеоплодотворяющего божественного солнца.