Юлий Ким - Светло, синё, разнообразно… (сборник)

Нет денег.
Нет денег. Денег. Денег! Денег!
Денег нет.

Да ладно, какие там планы, проекты и прочая муть,
Когда всего-навсего надо бы руку в беде протянуть!
Мы братья по крови, коллеги по жизни, друзья по судьбе —
Так что же —
Поможем? Ты мне, я тебе? А?

Нет денег.
Нет денег. Денег. Денег! Денег!
Денег нет.

Да ладно, какие там деньги, известно же каждому:
счастье не в них.
От них только зависть и злоба, убийство одними других,
От них деградация духа, от них девальвация вкуса,
Всемирная пошлость, как жирная шлюха, влезает на трон!

Нет денег.
Нет денег.
Нет денег.
Пшел вон.

Вот идет мужик с человеческим лицом.
Вот идет мадам с человеческим лицом.
Вот сидит макака с человеческим лицом.
Вот бежит собака с человеческим лицом.

Вот растет банан с человеческим лицом.
Вот шумит вулкан с человеческим лицом.
Посреди межей, рубежей и границ
Очень много очень человеческих лиц.

Отчего же – ведь вот не пойму! —
Невозможен в родимом дому
Ни социализм с человеческим лицом?
Ни капитализм с человеческим лицом?
А возможна только рожа, которая вечно
Исключительно бесчеловечна!
А ведь где-то было пресловутое лицо…
Но куда-то сплыло, закатилось за крыльцо…
Или за плинтус…
Или под дверь…
Ищи его теперь…
Ищи его теперь…
Ищи его! Теперь! Ищи-ищи!

В моей маленькой квартирке
Справа-слева по окну.
Подпирая подбородок,
То и дело в них смотрю,
Поражаясь ежечасно,
Фу-ты ну-ты ё-моё:
До чего разнообразно
Окружение мое.

За одним моим окошком
Пресня весело шумит.
Здесь когда-то раздавался
Пролетарский динамит.
А теперь тут раздается
Не бунтующий фугас,
А голубая дискотека
И торгующий Кавказ.

А в другом моем окошке
Стольный град Ерусалим,
Благородное собранье
Изумительных руин.
Слышу пенье муэдзина
И божественный иврит.
Иногда их заглушает
Панарабский динамит.

Динамитом панарабским
Я ужасно огорчен.
Сколько можно, в самом деле,
Чистить зубы кирпичом?
Маршируйте в ногу с веком,
Почитая свой ислам,
Заведите дискотеку,
Динамит продайте нам.

Распахну я свои окна:
Пусть польется без преград
Дождик Пресни на Кинерет,
Солнце Хайфы на Арбат.
Лишь бы только не случилось,
Как приснилось мне во сне,
Что отчаянный Израиль
Объявил войну Москве!..

В теченье двадцати веков
Мы шли на землю праотцов,
Мы шли, и мы пришли.
В родном краю наш сводный брат
Приходу братьев был не рад,
Но братья не ушли.
Ну, рад не рад, а раз мы здесь,
Нам тоже надо пить и есть,
Нам тоже надо жить!
А с братом драться нам зачем?
Смотри: здесь хватит места всем,
Нам нечего делить.

И там, где не было воды,
Сверкнули речки и пруды
И побрели стада.
И там, где только камень рос,
Поднялся лес цветущих лоз
И встали города.
Две тыщи лет, в конце концов,
Мы шли на землю праотцов.
Мы шли к себе домой!
Признай же, брат, родню свою,
И будет мир в родном краю,
Все дело за тобой.

Земля у всех у нас одна.
Она для жизни нам дана.
И жизнь у всех у нас одна,
Она для радости дана.
Так что ж, земляк, давай живи:
Сады сажай, детей рожай,
Дороги строй и песни пой —
Все дело за тобой.
Все дело за тобой!

Они по городу идут – читают Тору.
Они в автобусах сидят – читают Тору.
Они за рыбою на рынок, за бумагою в контору
Коридорами идут – читают Тору.

У моря Красного лежат – читают Тору.
У Средиземного лежат – читают Тору.
Они лежат, они сидят,
Они стоят, они идут,
Они едят и пьют – и тут читают Тору!

Трясет Исландию – они читают Тору,
Колотит Грузию – они читают Тору,
Ливану Персия поставила четыре партии
Ракет «земля – земля» – они читают Тору.

Мне замечательно – они читают Тору.
Мне отвратительно – они читают Тору.
Их уважают, унижают, обожают, обижают, ают, ают,
А они ее читают.

Лежа и стоя,
Идя и сидя,
Благоговейно и уверенно, —
И Он таким образом видит,
Что все еще не все еще потеряно, не все еще…

Был я верный правоверный пионер.
«Широку страну родную» громко пел.
В комсомоле, скажем правду, господа,
Не оставил я заметного следа.
В коммунисты меня звали – я не стал.
Стал обычный злоязычный либерал.
При словах «гражданский долг», «патриотизм»
В организме начинался пароксизм.
Кроме спутника и флага на луне
За державу только стыдно было мне,
И, смотря на наши звезды и кумач,
Издавал я громкий смех иль горький плач.
А теперь скажите: где я? Что со мной?
Ведь не здешний я, хотя и не чужой.
Но гляжу на эту синюю звезду
И испытываю гордую слезу!
И хочу растить бананы на камнях,
Славить Господа под Западной стеной,
Беззаветно танцевать на площадях
И с ружьем стоять на страже, как герой!
В патриота превратился либерал.
Прям как будто только этого и ждал!
И готов, как пионер, шагать в строю!
И опять я Дунаевского пою!
– С гулькин нос страна моя родная,
Очень мало в ней лесов, полей и рек,
Но другой такой страны не знаю,
Где так счастлив русский человек!

Дорогой мой Владимир Абрамыч!
Драгоценный мой Игорь Ароныч!
Как журчат и приятно рокочут
Имена ваши в полости рта!
Как совок по сентябрьскому Сочи,
Как изгнанник по капищам отчим —
Так по вас я соскучился очень,
Аж до чёрта, то бишь до черта!
Предо мною то США, то Канада,
Надо мною московское лето,
Голова моя в тягостном дыме
От того, и того, и того.
И как важно, как нужно, как надо
Соображать, что вы бродите где-то
В белокаменном Ерусалиме
По бессмертной брусчатке его!
И не может быть даже двух мнений,
Что из этих вот соображений
Состоит, вытекает и складывается
То, что мы называем душой:
Что, мол, есть, мол, Абрамыч с Аронычем,
Да впридачу Наумыч с Миронычем,
Да еще Константиныч с Антонычем,
Ну и далее, список прикладывается,
Хоть уже он не очень большой.

Об меня, глухого,
Тщетно бьются звук и слово.
Всю жизнь бились,
Так и не пробились.
Да, я таков,
Говорю без позы,
Что не понимаю стихов,
Ни прозы.
И сам не знаю, чья это шуточка,
Хоть ты тресни,
Что из меня получилась дудочка
Для некоторой песни.
И не знаю, не ведаю, чьи в нее дуют
Уста.
Ну так что же… дуют и дуют…
Пожалуйста.