Юджин О’Нил - Алчба под вязами

Играет «Индюшку в соломе». Теперь веселятся от души. Молодежь встает танцевать.

Через полчаса, снаружи. Ибен стоит у ворот и смотрит в небо, на лице его выражение немой боли, ошеломленной самой собой. Вперив глаза в небо, из коровника усталой походкой возвращается Кэбот. Он видит Ибена, и его настроение тотчас меняется. Взволнованный, он жестоко и торжествующе ухмыляется, подходит к Ибену и хлопает его по спине. Из дома доносятся вой скрипки, топот, голоса, смех.

Кэбот. Так вот ты где!

Ибен (испуган, затем мгновение смотрит на него с ненавистью и тупо произносит). Ага.

Кэбот (с насмешкой его оглядывает). А чего ж ты не на танцах? Там все про тебя спрашивают.

Ибен. И пущай спрашивают!

Кэбот. Там красивых девиц уйма.

Ибен. И черт с ними!

Кэбот. Тебе следовало бы вскорости на одной из них жениться.

Ибен. Ни на ком я не женюсь.

Кэбот. Ты бы тогда часть фермы в приданое получил.

Ибен (глумливо улыбается). Это вроде тебя? Нет уж, я не из таковских.

Кэбот (задет за живое). Врешь! Это родня твоей мамаши метила мою ферму оттягать.

Ибен. Другие так не говорят. (После паузы, с вызовом.) Да у меня и так есть ферма!

Кэбот (с пренебрежением). Это где же?

Ибен (топает ногой). Тут!

Кэбот (откидывает голову и грубо хохочет). Хо-хо! Стало быть, тут? Ну и сказанул!

Ибен (сдерживается – угрюмо). Вот увидишь!

Кэбот (пристально, подозрительно смотрит на сына, пытаясь его понять, после паузы говорит с презрительной уверенностью). Ага. Увижу. И ты увидишь. Да коли кто и слепой, так ты – слепой, ровно крот в норе!

Ибен внезапно смеется: одно отрывистое «Ха!»

Ну, что «ха»?

Ибен, не отвечая, отворачивается. Кэбот рассердился.

Боже Всемогущий, и дурында же ты! Ничего-то у тебя в черепушке нету, ровно в пустом бочонке!

Ибен как будто не слышит. Гнев Кэбота растет.

Твоя ферма! Боже Всемогущий! Кабы ты не ослом уродился, ты бы понял, что ничегошеньки на ней твоего нету – ни камушка, ни щепочки – особливо после того, как он родился. Ферма – евоная, уж это я тебе говорю, его, после моей смерти – а я так до ста лет проживу, просто-напросто, чтобы всех вас обдурить, – а он тогда вырастет, почти в твоих годах будет!

Ибен опять издает сардоническое «ха!», от чего Кэбот впадает в ярость.

Сызнова «ха»? Полагаешь, будто как-нибудь все обстряпаешь? Нну: ферма и к ей отойдет, к Эбби – а уж ты ее вокруг пальца не обведешь, она твои штучки-дрючки понимает и верх над тобой возьмет – она сама ферму заиметь хочет – она тебя пужалась, поведала мне, как ты метил с ей шуры-муры завести, чтобы на свою сторону ее перетянуть… ты… рехнулся ты, дурак ты этакий! (Угрожающе поднимает кулаки.)

Ибен (становится против него, задыхаясь от ярости). Врешь, вонючка ты старая! Ничего такого Эбби не говорила!

Кэбот (торжествуя при виде того, как потрясен Ибен). Говорила. А я ей на это, что башку тебе размозжу и мозги твои на верхушках этих вот вязов развешаю, а она говорит: нет, в этом смысла нету – кто же заместо его на ферме тебе станет пособлять? А там и говорит, что мол нам с тобой надобно сына завести – знаю, говорит, что мы на это способные, а я ей говорю, что коли сын у нас и впрямь родится, то получай все, что душе твоей угодно. А она говорит: хочу, чтобы ничего ты Ибену не оставил, пущай ферма целиком будет моей, когда помрешь! (Сужасающим злорадством.) А так ведь оно и вышло, правда? И ферма таперя ей достанется! А тебе так только пыль на дороге! Ха! Нну, кто таперя говорит «ха»?

Ибен (слушал, окаменев от горя и ярости – и вдруг разражается исступленным, прерывистым смехом). Ха-ха-ха! Так вот, стало быть, в чем ее изворот – так я сперва на ее и думал – что ей бы только все пожрать и меня заодно! (Совершенно вне себя.) Убью ее!

Он метнулся к крыльцу, но Кэбот, более проворный, загородил ему дорогу.

Кэбот. Не смей!

Ибен. С дороги!

Пытается отшвырнуть Кэбота в сторону. Они схватываются, и тотчас начинается борьба не на жизнь, а на смерть. Ибен не в силах совладать с концентрированной силой старика. Тот одной рукой хватает Ибена за горло и притискивает к каменной стене. Одновременно на крыльцо выходит Эбби. Она бросается к ним с придушенным криком.

Эбби. Ибен! Эфраим! (Дергает Кэбота за руку, которой тот душит Ибена.) Пусти, Эфраим! Ты его задушишь!

Кэбот отнимает руку и швыряет Ибена вбок. Тот, задыхаясь, растягивается во весь рост на траве. Эбби с криком опускается возле него, пытаясь положить его голову себе на колени, но он ее отталкивает. Кэбот смотрит на них сверху вниз со свирепым торжеством.

Кэбот. Да ты, Эбби, не пужайся, я его убивать не хотел. Не стоит из-за его на виселицу идти – черта с два! (Все с большим и большим торжеством.) Семьдесят шесть, а ему и тридцати нету – и гляди-ка, до чего дошел, когда подумал, будто с отцом легко справиться! Нет, как перед Богом, не легко! А того, что наверху, выращу так, чтобы на меня похожий был! (Поворачивается, собираясь их оставить.) А я так в дом пойду – петь, плясать да веселиться!

(Всходит на крыльцо, затем оборачивается, осклабляясь до ушей.) Полагаю, у него на это кишка тонка, но коли, Эбби, он тебе дерзить учнет, так ты только кликни. Я мигом прибегу и, клянусь Отцом Предвечным, перегну его через колено да задам розгачей! Ха-ха-ха!

Смеясь, Кэбот входит в дом. Через мгновение изнутри доносится его громкое «Ух ты!»

Эбби (нежно). Ибен. Больно тебе?

Ибен (задыхаясь). А иди ты… к черту.

Эбби (не веря своим ушам). Да это я, Ибен – Эбби. Нетто не узнал?

Ибен (смотрит на нее горящими от ненависти глазами). Ага… Узнал – таперя! (И внезапно сламывается, тихо рыдая.)

Эбби (перепугана). Ибен… да что с тобой… чего это ты на меня глядишь, ровно бы ненавидишь меня?

Ибен (бешено, рыдая и задыхаясь). И ненавижу! Курва ты поганая, лиса продувная!

Эбби (в ужасе отшатывается). Ибен! Да ты сам не знаешь, что говоришь!

Ибен (с трудом встает на ноги и, следуя за нею, говорит тоном обвинителя). Ты вся – сплошная лжа! Ни словечка правды я от тебя не слыхал ни днем, ни ночью с той поры, как мы впервой… А ты все талдычила, будто любишь меня…

Эбби (неистово). И вправду люблю!

Берет его за руку, но он ее руку отбрасывает.

Ибен (не желая ничего слушать). Обдурила ты меня! Подло, паскудно обдурила – этого и добивалась! Все это время ты только и делала, что шельмовскую, сволочную игру свою со мной играла – склоняла меня с тобой переспать, а ему так сказать, будто сын – евоный, да уломала его ферму тебе оставить, а я пущай пыль дорожную жру, коли ты ему сына родишь! (Смотрит на нее взором, исполненным смятения и муки.) В тебе, видать, нечистый сидит! Не по-человеческому такой гадиной быть!