Александр Амфитеатров - Чортушка

Князь. Знаю. Кабы не это, я бы ее въ монастырѣ воспиталъ, a не въ Волкоярѣ. Глаза намозолила.

Матрена. На житье отдать, – княжну каждый монастырь съ радостью приметъ.

Князь. A она изъ монастыря-то убѣжитъ, и замужъ выскочить? Спасибо… Нѣтъ, мы лучше своимъ глазомъ досмотримъ…

Матрена. Какъ прикажете. Оно конечно: свой глазокъ смотрокъ.

Князь. Только прозѣвай, ее украдутъ, уводомъ уведутъ… Собой недурна… Сосѣди нищіе, жадные… Небось, такъ и шнырять вокругъ флигеля-то? А?

Матрена. Кому шнырять? Мы, батюшка, какъ въ пустынѣ, живемъ. Никого не видимъ… Антипъ – банщикъ, да Конста садовникъ, сынокъ мой, – только подлѣ насъ и людей…

Князь. Старикъ дряхлый и мальчишка! Хороши сторожа!

Матрена. Силы y нихъ малыя. Отъ лихого человѣка не оберегутъ.

Князь. Я къ павильону вашему Михаилу Давыдка приставлю. Велю ему дозорить. У этого медвѣдя чужакъ черезъ заборъ не шмыгнетъ…

Матрена. Покорнѣйше благодаримъ, батюшка, на ангельской вашей заботѣ.

Князь. Дура! Себя берегу, не васъ.

Уходитъ.

Матрена. Чувствую, батюшка, да вѣдь на лишнемъ поклонѣ голова не отвалится.

Зина входитъ – бѣлое лицо, съ горящими глазами.

Чортушка ты, Чортушка! Сказано людьми, что Чортушка, такъ онъ самый и есть! ( къ Зинѣ). Слышала?

Зина. Нянька, достань мнѣ яду!

Матрена. Сбѣсилась?

Зина. Достань!

Матрена. Зинушка! Зинушка!..

Зина. Уйдемъ отъ него, нянька!

Матрена. Онъ те уйдетъ. Куда?

Зина. Не знаю… Только уйдемъ. Не то большой грѣхъ будетъ… Крысиною смертью… да!

Матрена. Не ори ты, по крайности! Стѣны услышатъ.

Зина. Я ничего, мамушка, ничего…

Матрена. На бѣду свою я тебя послушалась, взяла сюда… Совсѣмъ тебѣ не надо было слышать.

Зина. Въ тюрьму насъ съ тобою, мамушка, посадили, значитъ – ха-ха-ха? И уже на всю жизнь? Ха-ха-ха! Оно вѣрнѣе… Ну, что же, посидимъ… Уйти некуда. Это ты справедливо… Некуда! Всюду достанетъ: улетѣть на коврѣ самолетѣ, ворономъ догонитъ, плотицею въ Унжу юркнуть, щукою схватитъ. Совѣсти онъ не слышитъ, управы на себя не видитъ… Пойдемъ въ нашу тюрьму, мамушка!

Въ глубинѣ сцены Конста и Антипъ выносятъ огромную картину – Леду съ лебедемъ.

Матрена. Что вы?

Конста. Княгиню въ оранжерею волочемъ. Велѣно.

Зина. Срамота глядѣть!

Конста. Что съ вами? На обѣихъ лица нѣтъ… Княжна такая перетревоженная…

Матрена. А! лучше не спрашивай!..

Зина. Оставь, Конста. Словами горя не избыть.

Уходятъ.

Конста( опѣшилъ). Такъ…

Антипъ. Хе-хе-хе-хе-хе-хе.

Конста. Что ты?

Антипъ. Хе-хе-хе-хе-хе-хе.

Конста. Чортъ тебя знаетъ, старикъ. Смѣешься, какъ кикимора.

Антипъ. Хе-хе-хе-хе-хе.

Конста. Который день о тебѣ гадаю; представляешься ты полоумнымъ или впрямь выжилъ изъ ума?

Антипъ. Хе-хе-хе-хе-хе-хе.

Конста. Будетъ. Подымай идолицу-то…

Антипъ. Погоди… хе-хе-хе… Погоди, Константинъ… А?..

Конста. Да ты о чемъ?

Антипъ. Все о томъ же, парень. Что же? Только и будетъ твоей удали, что на тары бары, бабьи растабары, или и въ самомъ дѣлъ побѣжишь?

Конста. Побѣгу, дѣдушка.

Антипъ( одобрительно закивалъ головою). Бѣги, парень, бѣги!.. Ты малый золотой. Я, братъ до дурней не охочъ, a тебя полюбилъ, человѣка въ тебѣ вижу, добра тебѣ желаю. Что киснуть въ этомъ погребъ? Лѣсъ, да болото, да тиранство, – и люди-то всѣ стали, какъ звѣрюги. Въ срамъ и подлости рабской задохлись. Только и радости, что издѣваться другъ надъ другомъ. Сильный слабаго пяткою давитъ. Слабый сильному пятку лижетъ, a самъ змѣей извивается, норовить укусить. Твари! Гнуснецы!.. A тамъ, братъ, степнина… море… орлы въ поднебесьи… Вѣтеръ-то по степи… жжжжи… жжжжжи… Народъ вольный, ласковый, удалой… Ни господъ, ни рабовъ… Все равные, всякъ самъ себѣ владыка…

Конста( съ увлеченіемъ). Побѣгу, дѣдушка.

Антипъ. Одинъ?

Конста. Съ кѣмъ же?

Антипъ( пожевалъ губами и y стремилъ на Нонету испытующій взглядъ). Съ барышней-то давно слюбился?

Конста. Богъ съ тобою, дѣдушка! Откуда ты взялъ такое?

Антипъ. О? А вѣдь я, глядючи на веселыя шутки ваши, грѣшнымъ дѣломъ, думалъ, что вы въ любви состоите.

Конста. Какъ можно, дѣдушка? Что ты?

Антипъ. А отчего нельзя, дурашка?

Конста. Отчего?

Антипъ. Хе-хе-хе-хе…

Конста. Не думалъ я ни о чемъ такомъ… видитъ Богъ: въ умѣ не бывало…

Антипъ. Хе-хе-хе-хе-хе.

Конста. Однако, какой гвоздь ты теперь мнѣ въ голову вбилъ!..

Антипъ. Хе-хе-хе-хе… Бери идолицу-то, понесемъ.

Конста. Понесемъ… Только я въ своихъ мысляхъ смутился…

Антипъ. Говоришь: нельзя. Отчего нельзя? Чего человѣкъ хорошо захотѣлъ, все можно… О, тяжелая, песъ!

Конста. Ты на меня напирай…

Несутъ картину.

Садъ. Справа балконъ павильона, когда-то изящнаго и кокетливаго, теперь довольно облупленнаго зданія въ стилѣ итальянскаго возрожденія. Слѣва въ глубинѣ сцены полный контраста павильону старая русская баня, съ чернымъ срубомъ и покосившимся крыльцомъ. Между банею и павильономъ развѣсистая яблоня и подъ нею скамья на столбикахъ. Садъ совершенно и давно запущенный. Яркое вечернее заревое освѣщеніе. Матрена Слобожанка стоитъ на балконѣ павильона. Михаило Давыдокъ сидитъ на скамьѣ подъ яблонью, бренчитъ на балалайки и поетъ.

Михайло.

Матрена. Загудѣлъ?

Михайло. Гудимъ, Матрена Никитишна, отъ унылой жизни для большей веселости.

Матрена. Не очень заливайся, пѣвунъ. Князь въ саду бродитъ съ Муфтелемъ.

Михайло. Провѣряютъ нашего брата: хорошо ли сторожимъ.

Убралъ балалайку въ баню.

Матрена. Ограду-то обошелъ ли, стража вѣрная?

Михайло. Обошелъ.

Матрена. Много нашихъ любовниковъ наловилъ?

Михайло. Ужъ вы хоть бы пожалѣли, Матрена Никитишна, не издавались надъ человѣкомъ. Развѣ своею волею хожу?… Мое дѣло егерское… мнѣ бы Сибирлетку свистнуть, да съ ружьемъ в лѣсъ закатиться: вотъ какое мое расположеніе…

Матрена. Ты, должно быть, на лѣсъ слово знаешь. Мы всѣ на тебя дивимся: какъ ты недѣлями въ чащѣ живешь и дубравный страхъ терпишь?