Константин Аксаков - Олег под Константинополем

Свенельд! Мне нужен
Искусный твой и опытный совет.

Перед тобою всё мое уменье.

Скажи, могу ль я греков одолеть
И сокрушить их гордую столицу?
Надеяться ль на подданных моих?

Ты знаешь, князь, железного варяга? —
Он любит гром кровопролитных сеч;
В его груди – безумная отвага,
В его руке – неотразимый меч.
Славянские народы храбры, сильны,
Знакома им кровавая война.
О государь, твой подвиг благороден!
Веди ты нас. – Победа нам верна!

Ты прав, Свенельд; и повели народам,
Покорным мне, собраться в Киев град.
И вместе все мы двинемся походом;
И трепещи, надменный Цареград!

Поди ко мне, мой юный друг, наследник
Великого престола моего!
Узнай: войну я объявляю грекам,
И скоро кровь обильно потечет!..
Душа твоя уже на битву рвется,
И ищешь ты булатного меча,
Копье и щит и кованые латы
Спешишь взложить на юные плеча?..

Да! Мне понятна прелесть бранной славы,
Понятен мне воинственный восторг;
И я люблю кровавые забавы
И грозное победы торжество!..
Сын Рюрика, когда оружий брани
Касаюсь я неопытной рукой,
Я полон весь возвышенных желаний:
Желаний славы боевой!..
Но, государь, есть чувство, пред которым
Корысть, и честь, и слава – всё молчит!..
Оно нам неба дар блаженный,
И мы счастливы только им;
И без него творец вселенной
Неуловим, непостижим.
Придет оно – и робкий вспыхнет;
Придет – и пламенная кровь
Бойца свирепого затихнет.

Но назови его.

Любовь!

Любовь?.. Итак, надменный князь варяжский
Стал пленником бессильным красоты?
Но кто же та, которая дерзнула
Накинуть цепь на молодого льва
И бурный жар и жажду бранной славы
Коварными словами потушить?..

О государь! Твои неправы речи:
Еще смелей на бой я полечу!
Еще страшней в кровавой сече
Врагам отчизны отомщу!..
Любовь мне даст неведомые силы,
Я в битву смерть внесу с собой;
И образ девы, образ милый,
Носиться будет предо мной!..

Но как любовь в твоем возникла сердце,
И где живет твой чудный идеал?

Однажды я с охоты возвращался
И, опершись на лук упругий свой,
Товарищей ловитвы дожидался,
Задумчивый и сумрачный душой.
День вечерел; с безоблачного свода
Сходило солнце, царь небес.
Казалося, в молчании природа
Ждала таинственных чудес;
И сердце мне наполнил дивный трепет.
На берегу я озера стоял.
Его струи ленивый лепет
У ног моих, слабея, умирал.
Смятенный, я чего-то ожидал.
Тогда, по озеру мелькая,
Явилась легкая ладья,
И за кормой ее, сверкая,
Лилась блестящая струя…
Младой пловец стремился к брегу;
Луч солнца свет вечерний лил;
И ветерок с какой-то негой
Его ветрило шевелил…
Тогда, предчувствием пылая,
Предчувствием любви святой,
В пловце узнал я деву рая,
С ее волшебной красотой.
Она вступила н_а_ берег зеленый,
Стопой земли касаяся едва;
Я подошел, несмелый и смущенный, —
И полились из уст моих слова.
Я говорил: «Божественная дева!
Чаруешь ты огнем твоих очей,
И музыкой волшебного напева,
И звуками приветливых речей!..»
Я говорил – и мне она внимала,
И я читал в лице ее любовь.
Она глаза, краснея, опускала
И медленно их поднимала вновь.
И с той поры узнал я счастье рая,
И чист, высок и горд, и нежен я.
Моя любовь ясна, как солнце мая,
Светла, как горная струя…

Мой друг! Тебя стеснять я не намерен.
Люби, мечтай! Пусть молодость твоя
Всё счастие возможное узнает, —
А в мужестве твоем уверен я.
Свенельд дружины храбрые выводит
За Киев. Там в полях они начнут
Обычные военные движенья.
Уверен я: их гордый дух кипит
Несытой жаждой бурного сраженья.
На них взглянуть пойдем со мной туда.

Детинушку
Кручинушка
Одолела;
Весна красна,
Прошла она,
Пролетела.
В немой тоске
К Днепру-реке
Он подходит;
С валов седых,
С валов крутых
Глаз не сводит.
И гром гремел,
И ветр свистел
В ветви дуба;
Детинушке
В кручинушке
То и любо.
Он смотрит час,
Не сводит глаз
С Днепра седого;
«Зовешь меня?
Послушен я
На голос зова». —
И с берегов
В среду валов
Прыгнул несчастный.
Плеск слышен был,
И ветр завыл
Над ним ужасно.

Какую песню мрачную ты спела,
Какую грусть на сердце нагнала!

Так сильны впечатления природы!
Ты слышал ли, как жалобно свистит
Унылый ветр? Как Днепр печально воет?
Я не могу противиться, мой друг,
Печали, обнимающей природу.
Но тише. Что вдали за странный звук?
Всё ближе он.

О! этот звук я знаю!
То брани зов. К оружию!
(Подбегает к окну.)
Смотри:
Сбегаются бойцы, в полки смыкаясь.
Они идут из града. Вон блестят
Варяжские двуострые секиры.
Вот и славян тяжелые щиты.
Пора, пора!
(Надевает шлем и запевает.)
Зовешь меня?
Послушен я
На голос зова.
(Уходит.)

Зовешь меня?
Послушен я
На голос зова.

У нас война, я слышал, с Цареградом:
Останься лучше с нами, Ингелот.
Корысти много, много будет славы.

Нет! Сильно я на родину стремлюсь
Душой моей! И как, скажи, останусь
Я, гордый скальд, меж женственных славян,
Покорных нам во всех желаньях наших?
Мне цепи тяжки их. Иду домой,
К свободным, непреклонным скандинавам.

Напрасна речь кичливая твоя.
Не цепи то, а вольное подданство,
Разумное признанье власти… Ты
Понять не можешь, что был избран Рюрик
Свободно новгородцами в князья.
Его лишь род землей владеет нашей;
Его лишь род, а не варягов племя,
Голодных пришлецов, прибывших с ним.
Олег мой князь, и я ему покорен —
И с радостью готов я исполнять
Что вещий повелеть мне соизволит.
Но я и знать варягов не хочу,
Как саранча нахлынувших на наши
Богатые и хлебные поля.
Их презираю я, и им гордиться
Я не позволю пред собой. Сказал ты
Еще, что женственны славяне? О!
Недавно ты, варяг, их знаешь, видно!
У них всегда найдешь один ответ
На гордый смех иль на упрек обидный.