Алексей Писемский - Ипоходрик

Настасья Кириловна.Ничего, возьми, право, возьми, я ему сама после скажу. Из кармана-то у тебя совестно уж будет взять. (Сует ему папиросницу в карман.)

Ваничка.Ну, маменька, смотрите, как он рассердится да браниться начнет.

Настасья Кириловна.Вот пустяки: этакой благородный человек рассердится! Еще очень будет рад, что по-родственному без церемонии позаимствовались.

Ваничка.Ну, ладно, маменька, я все на вас сворочу: прямо скажу, что это вы подтибрили.

Настасья Кириловна.Ну, хорошо, говори на меня, что с меня, старухи, взять. (Осматривая комнату.) Чего бы у него еще попросить? Право, уж и не знаю… Разве вот шапку тебе бобровую. Помнишь, ты у меня еще все просил.

Ваничка.Ну, уж это дудки-с!.. Эта вещь дорогая, – рублев пятьдесят стоит. (Надевает шапку, сворачивает ее набок и смотрится в зеркало.) А ведь славно, маменька, точно какой турка.

Те же и Дурнопечин.

Настасья Кириловна (всплеснув руками). Ах, дядюшка!.. (Бросается обнимать Дурнопечина.) Ваничка, обнимай дедушку!

Ваничка быстро снимает шадку и тоже обнимает его.

Батюшко!.. Милой вы мой! Красавец вы мой, бесценный! Вас ли я вижу, ненаглядный вы мой!.. Ваничка, поди, поцелуй у дединьки ручку!

Ваничка хочет поцеловать, но Дурнопечин не дает ему руки.

Дурнопечин.. Полноте, не надобно, мой милый. (Едва приходя в себя от всех этих объятий и выходя на авансцену.) А я вас сначала и не узнал.

Настасья Кириловна (следуя за ним). Мудрено ли, кровный мой! Десять лет ведь не видались. (Показывая на сына.) Позвольте, дядюшка, Ваничку моего вам представить – старший сын мой, дядюшка.

Ваничка (расшаркиваясь перед Дурнопечиным). Я вас, дедушка, вовсе не таким воображал.

Дурнопечин (более погруженный сам в себя). А каким же?

Ваничка.Да я думал, что вы сусами-с!

Настасья Кириловна (перебивая сына). Он, по нашим-то словам, дядюшка, вас воображал этаким молодцом, каким прежде вы были.

Дурнопечин.Стало быть, я очень переменился?

Настасья Кириловна.Ах, дядюшка, узнать нельзя. Вот как бы, кажется, на дороге встретились да наплевали в глаза, так и тут бы не признала.

Дурнопечин (грустным голосом). Все болен, Настасья Кириловна.

Ваничка.Вы бы, дедушка, верхом катались… Вон у папеньки только от этого и проходит.

Настасья Кириловна (перебивая его). Что это, Ваничка, ты про папеньку говоришь, у него уж болезнь известная – геморрой, от которой моционом лечатся. А дядюшка, как я вижу, так весь расстроен.

Дурнопечин (еще более грустным голосом). Именно весь расстроен, не об лечении надобно думать, а о другом.

Настасья Кириловна (тоже грустно). Что это; дядюшка… Конечно, болезнь, видно, большая, однако, мой бесценный, почему же и не пользоваться: вот бы вы попробовали каждое утро огуречный рассол пить или можжушной квас! Одна моя знакомая так от водяной этим вылечилась, да и водяная-то с ней от пьянства приключилась, доктора сказали, что просто неизлечима.

Дурнопечин.Вздор какой!.. Поможет мне огуречный рассол.

Ваничка.Вы, должно быть, дедушка, в самом деле этакой больной, все только про болезнь говорите.

Дурнопечин.Не удивляйся, братец! Может быть, и сам будешь такой же хилой, как я…

Настасья Кириловна.Но что такое с вами, отец мой? Скажите на милость.

Дурнопечин (с горькой улыбкой). Что такое со мной? Видишь, ничего!

Настасья Кириловна.Да вы уж очень, дяденька, в отчаянье-то приходите. Если даже вы и дурно себя чувствуете, добрые дела по крайней мере старайтесь делать; это, дяденька, лучше всяких докторов помогает! Вот вы приехали сюда, не забудьте-ко ваших родных, которые вас истинно любят и уважают, так поверьте, что сейчас же все пройдет! (Переминаясь.) Вот бы я, дяденька, с пребольшой моей просьбицей к вам; знаете, я думаю, отец мой, наше состояние! семейство большое, а воспитывать нечем! Ваничку теперь, по несчастию, выключили из гимназии, за непонятие в науках. Надобно бы в службу определить, а одеть не на что!.. Вот нынче пальты все носят, а у него ничего нет! Не пожалуете ли ему, отец мой, вон это серое пальтишко?., У вас оно, я думаю, валяется, а он бы в нем по праздникам нащеголялся. Ваничка, друг мой, проси дедушку, что это ты какой застенчивый!

Ваничка (сконфузившись и улыбаясь). Дедушка!

Дурнопечин.Разве оно тебе нравится?

Ваничка.Нравится, дедушка!

Дурнопечин.Возьми!

Настасья Кириловна и Ваничка опять ловят у Дурнопечина руку, чтобы поцеловать ее.

(По-прежнему не давая руки с некоторой досадой.) Перестаньте!.. Что за глупости.

Настасья Кириловна (почти сквозь слезы) . Вы, дядюшка… вот бы… господи боже мой, и говорить-то не смею! Презентуйте ему, отец мой, еще шапочку… Стыдно сказать, а головы прикрыть нечем.

Дурнопечин.Какую это?

Настасья Кириловна.Да вон бобровую-то, дяденька! Она у вас уж и поистерта.

Дурнопечин (с явной уже досадой). Возьмите, пожалуй!

Настасья Кириловна (совсем плача). Один только бог может вас наградить, что не оставляете сирот, Ваничка, надень же все подарки-то и покажись дедушке.

Дурнопечин.Нет, после… Я после на него посмотрю. (Садится за стол и в каком-то отчаянии опускает голову на руки.)

Настасья Кириловна (всплескивая руками и как бы в сторону). Легче бы, кажется, глаза мои не видели этого человека. (Обращаясь к Дурнопечину и сильно убеждающим тоном.) Вы, дяденька, по крайней мере вспомните то, что есть старики, которые, что называется, доживают последние минуты, и те… ну, обыкновенно думают, как бы заблаговременно распорядиться, чтобы память их могли помянуть настоящим образом… Я вот только говорить вам не смею… Ну, да, впрочем, кого любишь, так говорить можно прямо: человек вы холостой, одинокий, – подумали ли вы, отец мой, о духовной… Этого дела всякому человеку никогда откладывать не следует.

Дурнопечин (с горькой улыбкой). Так, по-твоему, мне пора уж подумать и о духовной?

Настасья Кириловна.Я, дяденька, не к этому говорю. Конечно, вам не последний еще пришел конец; но ведь, отец мой, этакое важное дело надобно делать, ах! в каком здравом рассудке.

Дурнопечин.В здравом рассудке! Да, конечно!.. А у меня уж скоро совсем его не будет… Спасибо, хоть правду говоришь.

Настасья Кириловна.Всегда, дяденька, говорю правду, такой уж глупой характер… Вот хотя бы и про себя – не могу перед вами скрыть: бедность, дяденька, совсем меня погубила – Алексей Яковлич ничего не дает мне на семейство: чайку, дяденька, по три месяца в глаза не видим, только в гостях где-нибудь и полакомимся, а дома, не поверите, все сидим на простых щах… Не осчастливите ли, благодетель мой, не пожалуете ли чего-нибудь по дарственной или хоть по духовной!.. Человек вы холостой. У вас все прахом пройдет… Ваничка! Что это ты сидишь – умоляй дедушку благодетельствовать тебя!