Леонид Леонов - Избранное

Старик поднимается, одёргивая на себе рубаху. Невнятное клокотание слышно в его груди. И вдруг, точно подломившись, он валится ничком перед собраньем.

Туркин.Заступися, мати русская земля!..

И когда его белая борода касается пола, всё собранье, как по команде, поднимается. Слышны возгласы: «Аль у их в Германии плакать некому?», «Что же они делают-то с нами, изверги!» и один, устин, навскрик: «Душить их, душить, всю серёдку из их вырвать...» Все стоят — прямые, с суровыми и торжественными лицами, новорождённые.

Старушка (бабам) .Не плачьте, миленькие. Через слезу гнев утекает. А вы глядите на его, силами запасайтеся...

Бирюк (не смея прикоснуться к лежащему) .Филипп Демьяныч... Демьяныч! Что ж ты во всех крестах-то перед нами. Чать, не черти мы лесные, чать, люди...

Пряча заплаканные глаза, Устя и Лена поднимают старика. Прежний беспамятный покой возвращается в лицо гостя.

Женщина в чёрном (поклонясь в пояс) .Теперь прощайте, гражданы. Нет у нас больше слов, одни угольки осталися. Учитеся на нас. (Старушке.) Давай пока тулупчик, не остудился бы. Где там карточки-то наши... спасибо. (Потапычу, подвернувшемуся на глаза.) Узнай насчёт лошадки, дяденька.

Потапыч.Можна-а. (Всем, с важностью.) Эй, жители, кто вчера в Путилино ездил?

Устя (утирая лицо) .Я, Потапыч, ездила.

Потапыч (подняв палец) .Не реви. Марш за мной. Аллюр три креста.

Они уходят за старушкой. И, пока чёрная гостья, бережно завернув в платок, прячет карточки на дно кармана, старушкавозвращается с одеждой Туркина. Гостей окружили полукольцом: Мамаев держит короткий латаный полушубок, Катерина — старую военную фуражку и дырковатую шаль, а Бирюк — детский шарфик с пёстрой бахромкой — видимо, даяния добрых.

Катерина (кланяясь) .Может, закусите... что осталося.

Старушка (повязывая шалью старика и высвобождая бороду наружу) .Неколи, миленькая, сроку нет. Поедем людей будить.

Мамаев. Счас ехать-то хорошо, светлы-ынь. Пожары кругом.

Возвращаются Потапычс Устей, одетой в брезентовый с капю­шоном и подпоясанный верёвкой плащ.

Потапыч.Ну, жизни своей ерой, сбрую тебе отыска-али... С бубенцом! На всею Русь прозвенит. Одолжи кучерёнку кнута, Мамаич!

Мамаев (подавая Усте кнут) .У опушки, где селезни, силы-то подкопи да в нахлёст махани: стреляют.

Устя. Слава-те, езживано.

Бирюк. Эй, может, и не встренемся... Демьяныч!

Но Туркин не отзывается на зов друга, и руки Бирюка опускаются. Все провожают отъезжающих стоя, — за исключением Дракина: явно потрясённый зрелищем народной беды, он сидит — локтями в колени и закрыв руками лицо. В открытую дверь слышно последнее напутствие чёрной гостьи — «Обороняйтеся, родные, обороняйтеся...» и нещадный дребезг бубенца: Устя стегнула лошадей. «Э-эх, ты, горе моё с колокольчиком!» — произносит Бирюк и надевает шапку. В сопровождении Похлёбкинавозвращается Травина.

Травина (обведя всех глазами) .Ну... побеседовали, хозяева? За вами слово теперь.

Илья (решительно становясь к ним в ряд) .Кто с нами, на жизнь и смерть, чтоб Германия плакала... называйсь!

Они стоят трое, на отлёте, и взглянуть на них сейчас, значит бес­поворотно присоединиться к ним.

Догорает Азаровка-то!

Похлёбкин (доставая бумагу из портфеля) .Кстати, и в ведомостя оформим.

Травина (вполголоса) .Эти вещи, Похлёбкин, не записывают.

Илья. Ты, Василь Васильич, лучше на пальцах загибай.

И опять, пожав плечами, Похлёбкин закрыл портфель.

Мамаев. Во-от!.. и начинай с хозяев: Мамаев с дочкой.

Он обнял подошедшую к нему Лену. Со словами: «И я, и меня вставь!» несколько человек переходят на сторону добровольцев. Донька тоже перебежал к ним, и бабка, поднявшая было руку, уже не успела произнести своё обычное «шши-ты!»

И Устю! Вековухе ничего не заказано. И плакать по ей некому.

Ещё двое-трое присоединяются к этому ядру будущего отряда. И вдруг Похлёбкин, зорко следивший за течением собранья, резко поворачивает голову в сторону, где, за спинами односельчан и под шумок, Потапыч пробирается к выходу.

Похлёбкин (ударив, как бичом) .Стой... Потапыч!

Потапыч (вздрогнув и не сразу) .Можна-а...

Среди расступившихся людей он виден весь, оторопелый и жалкий, застигнутый на месте.

Похлёбкин. Ай в гости к немцам собрался, дружок?

Потапыч (глядя на лапти себе) .Обыкновенно... тёлочка у меня непоена стоит. У меня и родни-то на свете одна ета тёлочка. С ей и посидишь, с ей и душу отведёшь, пра-а...

Виноватый смешок вырывается из его груди. Собрание безмолвствует и он делает отчаянную попытку отбиться от этого молчаливого презренья.

Чево, ну чево! Какой я вояка... У меня сердце в час ударяет пять раз, а ему положено семьдесят. Видите, дело какое...

Илья (хлёстко) .Трус ты, дядя, старый плешивый трус. И дурак к тому же.

Потапыч.Чево, у меня в голове-то — как в банке золота, во! (Воинственно.) Мы его и тут, немца-то... пускай придёт. Харю-то наклонится помыть, а мы его, обыкновенно, по шее-то топором. Задремит, а мы ему в глаза-те лучинкой!

Дракин (насмешливо.) Эдак-эдак, они этого страсть не любят. (Поднявшись, сурово и гневно.) Росея тебя кормила — не выкормила. Власть советская двадцать лет с ладошки тебя питала... всё забыл, стервец? Ай у новой-то коровы вымя сытнее, а?

Травина.Не задерживайте его, друзья. Тёлочка у него. (Потапычу, спокойно.) Идите, куда вам надо, гражданин.

Дверь Потапыч открывает медленно, в надежде, что его вернут, прикажут, остановят. Великое молчание. Он побито обернулся.

Потапыч.Тёлочка-то... ведь она коровкой станет, тóчна. А то я и останусь, гражданы, а?

У всех на лицах кривая усмешка. Дверь закрывается нестерпимо медленно. И тогда, не помня себя, Дракин кидается к сеням.

Дракин. Погоди, как пятки-то прижгут, — вернёшься, собачья радость!

Рот его перекосило, он задохнулся. Илья торопится успокоить отца: «Папань, успокойся, папань, нас и без него хватит!» В одышке, раздёрнув ворот рубахи, Дракин обернулся к Похлёбкину.

Заместо прохвоста пристегни меня, Василь Василич. Степан Дракин меня зовут.

Бирюк (в полной тишине) .Предлагаю не принимать Стёпку Дракина.