Александр Галин - Чешское фото

Молчание.

Все дело в том, господа, что в августе тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года городу Саратову понадобились свои внутренние враги. Политическая жизнь в городе отсутствовала, а отчитаться надо было — и взяли нас. Конечно, не надо было раздевать такую девушку в разгар сбора урожая. Трудящиеся ехали на поля не разгибать спины, а Зудин и Раздорский вели с артисткой областного театра поиски формы и посылали их в журнал «Чешское фото». И пришла настоящая беда — наше фото напечатали! Во всю страницу! Но в сущности, как наивны мы были… как чисты… Мы занимались только воспитанием нашего народа, мы хотели показать красоту.

Раздорский. Первыми на русской земле показали этим варварам женскую грудь!

Зудин. А ведь они ее до нас не видели!

Молчание.

Вспомните, саратовцы, эту сенсацию! В августе тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года в витрине появляется фотография из журнала «Чешское фото»! На нем обнаженная артистка Светлана Кушакова с грудью во всю страницу. Это было тело невиданной красоты… тело, никогда не знавшее физического труда… Хрупкое, тонкое… как стебелек…

Раздорский. Объясни им — это была натуральная плоть живой, объясни — живой советской женщины, а не репродукция картины французского художника Делакруа «Свобода на баррикадах», на которую дрочила вся страна от мала до велика. А на что было тогда подрочить? Об этом ведь тогда не думали! Сейчас совершенно другое дело… А ведь никто Эжену доброго слова не сказал… На журнал «Польское кино» дрочили! Кто сказал полякам «спасибо»? Вот поэтому, господа, я и завязал с искусством!

Зудин. Мы занимались искусством! Но нас арестовали, и я провел в тюрьме лучшие годы. За что?

Молчание.

Следователи требовали от Светланы, чтобы та сказала, что мы сделали это с ней насильно. А между тем я не делал этого с ней ни насильно, ни добровольно… Он делал это с ней! А я воспевал эту женщину и был доволен своей ролью. Я воспевал женщину на фотографиях, а он все доводил до конца.

Раздорский. Я ее бешено любил! Вот перед вами Зудин, который первым сказал: у женщины грудь, а не молочные железы! Грудь! Понимаете? Гру-дь!

Молчание.

Зудин. Паша, а мне всегда было жаль, что этот пароход стал рестораном и больше никогда не поплывет!

Раздорский. Захотим и поплывет…

Зудин. Нет!

Раздорский. Захотим и поплывет по Волге!

Зудин. По великой русской реке?

Раздорский. Пойдем, маньяк… пойдем, выпьем за журнал «Чешское фото!». (Выходит. Слышен его голос) . Внимание! Всем на корабле! Предлагаю тост за журнал «Чешское фото»! Я хочу, чтобы вы поприветствовали великого фотографа России Льва Зудина! Внимание, эстрада! Почему такая тишина? Кто-то умер? Господа музыканты, заканчивайте ужинать! В этой паузе вы оказались не менее талантливы. Передайте мое восхищение певице за то, что я ее сейчас не вижу… но я хотел бы ее услышать.

Молчание.

Зудин. Подумаешь и спросишь себя: — Зудин, на что ушли годы твоей неповторимой жизни? Что я здесь пытался доказать? Что у Светланы — грудь богини?

Возник оркестр.

Раздорский (вернулся) . Иди сюда… Левка!

Зудин подошел. Смотрит на Раздорского.

Что смотришь? Сильно я постарел?

Зудин. Ты? Ха-ха! Вопрос Нарцисса, обращенный в воду. Не знаю, что ты делаешь с собой, но твое лицо по-прежнему напоминает… персик!

Раздорский. Твое лицо напоминает мне какой-то сухофрукт… пожалуй — изюм.

Зудин. Изюм?

Раздорский. Уже в компоте!

Молчание.

Зудин. Что ты там читаешь?

Раздорский. Что я читаю? Много лет подряд я читаю и перечитываю только меню. Я ел в Риме, в Нью-Йорке, в Стамбуле…

Зудин. Расскажи и нам… что ты ел…

Молчание.

Раздорский. Что смотришь, Лева?

Зудин. Я не завидую… Физически я чувствую себя очень хорошо — не болею никогда…

Раздорский. Что смотришь?

Зудин. Я думаю. Только прошу тебя — не обижайся.

Раздорский. О чем думаешь?

Зудин. Я хочу поднять один вопрос. Почему я сидел, а ты нет?.. Почему меня объявили маньяком, а тебя нет?

Раздорский. Ты спасибо скажи, что друзья отца меня отмазали! Ты вспомни, они на нас вешали «чешских шпионов»! Да нас бы упекли знаешь на сколько, если бы мы проходили вдвоем. А так ты сел только за порнографию…

Зудин. Я сидел в колонии… Почему тогда ты ни разу не приехал ко мне… за столько лет. Или столичному фотографу нечего было снимать в тюрьме? Тебе нельзя было приехать? Где ты был все это время?

Раздорский. Что ты вспомнил? Пойдем выпьем… маньяк!

Зудин. Без меня! И тогда еще один вопрос!

Раздорский. Нет! Пойдем выпьем! И закончим с вопросами.

Зудин. Подожди… очень важный вопрос.

Раздорский. Хватит вопросов.

Зудин. Кушакова не пришла…

Молчание.

Она должна была прийти… Это, во-первых. Во-вторых, я не маньяк — у меня есть имя.

Молчание.

Раздорский. Кушакова твоя жена?

Зудин. Света стала моей женой тогда… Она приехала ко мне… в тюрьму Косиново… под городом Курском. И там нас… зарегистрировали. Да! Раздорский, она моя жена! Же-на! Все эти годы… она писала прошения… просила, она вытаскивала меня… Ты уехал… Ты уехал… Тебя никто не искал… Да, меня они посадили за порнографию, но Кушакова… она действительно спасла мне жизнь. Она приезжала ко мне на свидания как… сестра… как друг… ну как человек, понимаешь… Она великая женщина… Ты должен понять, я все сделаю, чтобы она была счастлива. В общем, эта фотография… разбила и ее жизнь. Из театра ее тогда выгнали… У нее нет семьи. Нет детей… Для Саратова это было слишком большим вызовом — показать грудь.

Раздорский. Столько лет прошло — о чем ты вспоминаешь!

Зудин. А мне не о чем больше вспоминать. Конечно, по первому ее требованию мы разведемся, но она никогда меня об этом не просила, и, я надеюсь, не попросит. Скажу тебе прямо — мне бы этого не хотелось.

Молчание.

Раздорский. Идиот, а зачем тебе с ней разводиться?

Зудин. Я сказал, что мне нравится мое имя.

Раздорский. Мне оно тоже нравится.

Зудин. Теперь мы говорим серьезно.

Молчание.

Раздорский, У меня в жизни был всего один друг… Ты стал там богатым… Твоя жена… не пустила меня в дом, когда я приезжал в Москву. Ты знаешь, что я приезжал в Москву и нашел твой дом?..

Раздорский. Нет… Это когда было? Какая в то время у меня была жена?