Лео Батлер - Лица в толпе

Дэйв. Она прекрасно может сама о себе позаботиться.

Джоан. Ну, в этом-то я не сомневаюсь!

Дэйв. Ты не думай ничего такого, это ей нужно, чтобы похудеть. Ну, таблетки. То есть, деньги.

Джоан. Но ты ведь не знаешь наверняка.

Дэйв. Да что ты понимаешь! Это — образ жизни, и он стоит немалых денег!

Джоан. А ты ее менеджер, что ли?

Дэйв. Да я, блин, едва ее знаю, сказал ведь!

Джоан. Или, может, сутенер?

Дэйв. Мы в ночном клубе познакомились, она сама по мне подошла.

Джоан. Ну, естественно!

Дэйв. Может, хватит уже?

Джоан. А как же иначе? Она как тебя увидела, так и обмерла. От тебя и твоего плазменного телевизора.

Дэйв. Ты что, ревнуешь?

Джоан. И от твоих бриллиантовых колец. Прямо весь такой добрый папик! Она ведь просто пацанка, ничего лучшего, небось, в жизни еще не видела…

Дэйв. Ей в октябре двадцать исполнится. Конечно, она ничего лучшего в жизни не видела — это она и сама прекрасно может вычислить.

Джоан. Совсем девчонка, а ты ей разрешаешь вот так по улицам болтаться.

Дэйв. Послушай, если бы мне хоть на минуту пришло в голову, что ей грозит опасность…

Джоан. И что тогда? Тут же бросился бы ей на помощь?

Дэйв. Дай мне закончить.

Джоан. В Брикстон полетел бы, как Бэтмен?

Дэйв. А то ты меня не знаешь.

Джоан. Да ладно, расхвастался, как павлин! Ты же всю жизнь беспокоился только о себе самом! Хоть бы раз подумал о ком-то из нас.

Дэйв. Неправда!

Джоан. Правда! Везде одно хвастовство. Взять хоть эту твою пижонскую квартиру…

Дэйв. Ну, хорошо, допустим…

Джоан. И твои костюмы от Гуччи…

Дэйв… допустим, что…

Джоан. Важную шишку из себя изображаешь!

Дэйв. Дай мне сказать.

Джоан. Не пытайся произвести на меня впечатление. Я тебя, подонка, насквозь вижу!

Дэйв. Да я и не пытался ничего…

Джоан. А на самом деле ты просто уборщик хренов!

Дэйв. Я же ничего такого…

Джоан. Живешь на съемной квартире.

Дэйв. И что с того?

Джоан. Ничего своего. Тебе сколько лет-то?

Дэйв. Сорок четыре.

Джоан. Вот и я про то же. Сидишь в этой дыре…

Дэйв. Да что ты понимаешь? Это один из лучших районов!

Джоан. Дыра она и есть дыра, я что, не вижу?

Дэйв. Раскрой глаза! Это центр Лондона.

Джоан. Размечтался!

Дэйв. Ну что с тобой говорить!

Джоан. Правильно, и не пытайся, я не то, что твои соплюшки, мне мозги не запудришь, у меня свои глаза есть…

Дэйв. Да-а, с тобой бесполезно разговаривать. У тебя же никогда не было чувства стиля.

Джоан. Чего у меня не было?

Дэйв. Говорю, тебе не понять, ты же стиля не чувствуешь, тетёха! Ты Вестминстерский Дворец тут ожидала увидеть, что ли?

Джоан. Не смей со мной так разговаривать!

Дэйв. Тогда разуй глаза и пойми уже, что здесь центр Лондона, отсюда до Банка Англии пять минут ходьбы.

Джоан. Неважно! Я, по крайней мере, знаю, кто я и откуда родом!

Дэйв. Да брось ты! «Откуда я родом»! Ты еще кепку напяль, чтобы доказать свою преданность рабочим традициям славного города Шеффилда.

Джоан. А у тебя вообще корней никаких не осталось.

Дэйв. Наверное, для тебя корни — это что-нибудь вроде Бруксайд Клоуз, да?

Джоан. Я-то, по крайней мере…

Дэйв…или еще какого-нибудь заросшего переулка с проржавевшим, обоссанным супермаркетом. Дом на четыре семьи, непременные пластмассовые качели и горка на заднем дворе. Драки из-за пакета отсыревших чипсов и прочие забавы таких же провинциальных приматов, как ты. Это все, на что хватает вашей фантазии? Предел мечтаний рабочего класса! Я аж позеленел от зависти! Молодец, спасибо, что напомнила!

Джоан. И ты из-за этого нас бросил?

Дэйв. Да мы уже давно были мертвы! Давай смотреть правде в глаза.

Джоан. Конечно! Тебе, небось, минимализма у нас не хватало!

Дэйв. Это тебе мозгов не хватало, или что там у тебя между ушами находится. Ты прекрасно знаешь, о чем я.

Джоан. Бросить такой дом! После всего, что мы вместе сделали! Как мы вкалывали, чтобы его купить!

Дэйв. Между нами все было кончено, ты, идиотка! У меня не было выбора!

Джоан. Я-то ничего не забыла.

Дэйв. «Бросил, бросил»! Боже правый! Да я там просто задыхался!

Джоан. Ты же понятия не имеешь, каково это: прийти с работы и найти на камине записку, каракули какие-то, как у первоклассника. И как только у тебя наглости хватило написать, чтоб я переезжала обратно к отцу!

Дэйв. Между нами все было давно кончено, и ты прекрасно об этом знаешь.

Джоан. Десять лет я тебя обслуживала, Дэйв Харрисон!

Дэйв. Ну да. А у меня после этого десять лет ушло только на то, чтобы попытаться закрыть глаза на прошлое и…

Джоан. Ты хочешь сказать, попросить у меня прощения?

Дэйв. Нет, я хочу сказать, заставить себя снова посмотреть тебе в лицо. Постараться переварить то, что произошло, и понять, почему мне было так трудно…

Джоан. Тебе было трудно?

Дэйв. … было так трудно вставать с постели по утрам. Через силу смотреть на мою жену и при этом подавлять в себе желание вышибить из нее последние мозги к чертовой матери! …Ты меня слушаешь?

Джоан. А как же!

Дэйв. Потому что когда я думал о будущем, то не видел там ничего, кроме дерьма. Я пытался представить себе разные варианты, учитывая, кто я такой и что умею, но видел одни вопросительные знаки, да еще тот говенный диван, который ты меня заставила купить — с нашего общего счета, между прочим, — за который надо было выплачивать проценты еще пять распроклятых лет! Да мы бы по сей день за него платили, Джоан, и не притворяйся, что ты об этом не догадывалась… А знаешь, это все у тебя будто на лбу было написано: и тот диван, и все остальное — машина, дом, сраный гардероб наверху, который надо было вечно перестраивать. Я задницу рвал, чтобы обеспечить уровень жизни, который был мне не по плечу, а ведь от той жизни уже несло гнилью — теми нерожденными детьми, от которых мы избавились. Детьми, которых мы все откладывали «на потом». Которые зависели от моей зарплаты и которых я тебя сам заставил убить… Не думай, я не забыл. Как я мог забыть? Я пытался смириться с этим бременем с того самого момента, как сел на первый попавшийся поезд, который увез меня из нашего дебильного города. Мне надо было стереть из памяти годы и месяцы, что мы прожили вместе, трех неродившихся пацанят, а заодно их мамашу, которую я, наверное, никогда и не любил. Женщину, стремившуюся заполучить весь мир с потрохами, но которая так и не научилась нести ни за что ответственность, потому что никак не могла решить, для чего она, собственно, живет на этом свете. Господи боже! Да я должен был сразу уйти от тебя, если бы мне хватило ума! Если бы я не слушал тебя и признался себе в своей полной финансовой несостоятельности! Ты ведь именно так начала говорить? Неудачник, банкрот? …Мы так зависели от нашего мизерного дохода, что сама мысль о разводе казалась равнозначной смерти. Вот я и застрял на пять лет в том проклятом доме. А вокруг меня был бесконечный вакуум, и я сам начал пудрить себе мозги, как и все такие же мудаки вокруг меня, будто я — особенный, потому что живу в демократическом обществе; будто имею право на успех, потому что мне повезло родиться в этой стране, а не в богом забытой деревне где-нибудь в Восточной Африке; будто только благодаря труду и упорству я смогу стать таким же, как тысячи других, нормальных людей, а не обрюзгшим, одиноким неудачником, которым стал в итоге. А знаешь что, Джоан? Когда я встретил тебя, у меня была лишь одна мечта: играть в рок-группе. Слышишь, в рок-группе! Ты ведь никогда особо не прислушивалась к тому, что я говорил. Если б только я умел играть на гитаре, как Джон Сквайр! Если б только научился хоть паре аккордов! Может, тогда я сумел бы выстроить свою жизнь по-другому! Да, знаю, я смешон. …Я мечтал жить в какой-нибудь далекой, придуманной стране — как можно дальше оттуда, Джоан, — выкарабкаться из прошлого, как из старой кожи, освободиться от всего, с чем я вырос и в чем варился. Убежать от ненавистного призрака Маргарет Тэтчер, которая у меня на глазах, каплю за каплей, высосала последние остатки надежды из моего собственного отца! …Если бы я, на худой конец, смог продать хоть один из моих дурацких, третьесортных рассказов — хотя на что я надеялся? О чем думал? А ты — ты, кстати, о чем думала? …Я затеял эту канитель с дипломом по английскому языку, который так никуда меня и привел. Находил одну за другой жалкие работенки и все ждал какого-то мифического продвижения по службе — чуда, которое так и не случилось и которое, как я прекрасно знал, никогда не случится. Потому что — давай уж говорить начистоту — у меня для этого не было никаких способностей. Недели и месяцы утекали у меня между пальцев, в то время как ты продолжала тратить, и тратить, и тратить… Сумочки, туфли, поездки — все у меня за спиной, исподтишка, пока я ломал голову, как свести концы с концами. И главное — зачем? В погоне за жизнью, которая все равно всегда бежала далеко впереди нас. Она была нам не по зубам. Наш с тобой мир строился на кредитных картах, громоздившихся друг на друге, на пониженных процентах, консолидированных долгах, и банки бросали нам все это, словно леденцы малышне. Грязные, безответственные мерзавцы! Сладкий голос в телефонной трубке предлагал все блага мира, если только ты готов за них заплатить когда-нибудь потом. А я-то не мог заплатить!! Вот так я купил и обставил твой дом, Джоан, и потом убил твоих нерожденных детей, а ты, как последняя идиотка, предоставила все решать мне одному. Что, думаешь, мне было легко? Думаешь, все те обещания, которые ты из меня вытягивала, как клещами…