Габриэль Марсель - Завтрашняя жертва

Жанна (миролюбивым тоном). Я полагаю, вам известно, что эта женщина была любовницей Ноэля до нашего брака.

Антуан. Что вы такое говорите…

Жанна. Не делайте вид, будто вы не в курсе этого приключения; не может быть, чтобы вам о нем не рассказывали. К тому же я ведь не склонна преувеличивать значение этого эпизода.

Антуан. Ноэль делал вам подобное признание?

Жанна. Во всяком случае, мне это ясно.

Антуан. Клянусь вам…

Жанна. Я пришла к такому убеждению в последнее время, перечитывая старые письма и припоминая некоторые забытые детали. И у меня нет полной уверенности, что окончательный разрыв между ними не произошел уже после того, как мы поженились, — а с этим мне было бы труднее примириться. Хотя, повторяю вам, Антуан, я не воспринимаю этот эпизод драматически.

Антуан. Но даже будь ваши предположения обоснованными…

Жанна (глядя ему в лицо). Так у вас нет причин согласиться с ними?

Антуан. Никаких.

Жанна. Хочу вам верить. Мы с Ноэлем действительно долго шли к взаимопониманию и, собственно, только после рождения Андре…

Антуан. Зачем вы все это мне рассказываете?

Жанна. Не знаю… Не могу этого не делать. И потом, вы все-таки должны мне помочь лучше во всем разобраться, если можете… Удивительно, есть определенный вид ревности, который долгое время после замужества оставался мне неведом. Выходя за Ноэля, я ни секунды не сомневалась в том, что до встречи со мной у него были женщины, но эта мысль меня нисколько не волновала. Когда мы поженились, я испытывала странное чувство… ну, вы помните, каким был в то время Ноэль: чувственный, грубоватый, полный жизни… Я решила тогда, что мне удастся одухотворить эту натуру, и что прошлое не в счет. Возможно, оттого, что я наблюдала вблизи интимную жизнь моего брата, я не склонна была принимать многие развлечения слишком всерьез. Я думала: когда он полюбит меня по-настоящему, все будет иначе. Как видите, я была права. В верности Ноэля в течение этих лет невозможно усомниться.

Антуан. Но тогда зачем ворошить смутное прошлое?

Жанна. Я делаю это, потому что хочу понять… Я хочу читать его жизнь, как свою собственную, вспоминать о ней, как о собственной.

Антуан ( с иронией). И вы это называете упорядочением ваших мыслей?

Жанна. Возможно… По крайней мере, когда падет ночь, когда между нами будет лишь вечное молчание, мне послужит сладостным утешением думать, что вся эта жизнь, полностью, без остатка, открыта мне, что в ней нет ни малейшей тени или тайны…

Антуан ( с горячностью). Жанна, я вам скажу, что за этим стоит на самом деле. Для вас Ноэль — уже мертвец, не более… даже не тот, кто ушел из жизни, но кого постоянно ощущаешь рядом, с кем продолжаешь общение — а отсутствующий «третий», о ком задаются вопросы, высказываются суждения.

Жанна. «Третий»… когда мое сердце полно им, когда у меня нет иного желания, кроме как слить с его душой свою! О! Как вы несправедливы… Если бы вам довелось прочесть ( указывает рукой на камин) эти уничтоженные огнем письма, может быть, вы бы скорее меня поняли и не позволили себе кощунства. ( Она готова разрыдаться.)

Антуан. Простите…

Жанна. Нет, в вас нет ко мне жалости. Не притворяйтесь. И потом, моя ли вина, что я обладаю столь страшным преимуществом…

Антуан. Только что казалось, что вся ваша воля страстно устремлена на то, чтобы все предвидеть и приготовиться к худшему, — а сейчас вы говорите о каком-то фатальном свойстве вашей натуры.

Жанна. Воля и фатальность — это одно и то же. Антуан, что станется со мной, когда у меня не будет никого, кроме вас, — если вы меня не понимаете… Очевидно, исток моего бесконечного доверия к вам — в вашей загубленной жизни. Те, кто все потерял, наделены особой способностью понимать, присущей только им. По крайней мере, мне так казалось. Видимо, я ошиблась — раз вы меня обвиняете.

Те же и Моника.

Моника. Жанна, я сейчас вернусь с детьми.

Жанна. Пойду взгляну, как они там. (Выходит.)

Моника вопросительно смотрит на брата.

Антуан ( вполголоса ). Жанна очень тревожит меня.

Моника. Вы все это время проговорили?..

Антуан. Наш разговор был прерван визитом Розины.

Моника. И что она рассказывала?

Антуан. Я не способен это передать. Вот уж действительно сорока…

Моника. Антуан, отчего Жанна рвет письма Ноэля? Какая жена могла бы так поступать? В какие-то минуты я убеждаюсь в правильности моих первых впечатлений о ней, восемь лет назад… и меня мучает вопрос…

Антуан. Не продолжай. Ты ведь никогда не была справедлива к Жанне.

Моника. Она думает только о себе.

Антуан. Она страдает.

Моника. Эгоистически.

Антуан. Страдать — это уже немало. Посмотри вокруг — как легко многие ко всему относятся и как быстро утешаются.

Моника. Часто требуется хоть малая толика внимания к другим, а у нее этого нет совершенно. Внимания по отношению к маме, и даже — к Ноэлю. Ну, взять хотя бы какие-то мелочи, которыми его можно порадовать: ведь об этом всегда думаем только мы с мамой. Он просил вязаные фуфайки для своих людей — сделала она хоть что-нибудь?.. Даже ее отношение к детям оставляет желать лучшего. Она почти не занимается ими: за столом, глядишь, один оставляет еду на тарелке, другой ест неопрятно…

Антуан. Моника, милая, это все мелочи. Чтобы понять Жанну, нужно представить себе тех несчастных, у которых все, вся их жизнь словно сконцентрировалась вокруг надвигающихся бед, тяжких недугов.

Моника. Тебе кажется, что она больна?

Антуан. Есть нравственные недуги… Между телом и душой существует почти полная аналогия. С душой, которой не хватает пищи, может случиться что угодно.

Моника. Ты слишком терпелив, слишком добр, как всегда.

Антуан. С ней я только что разговаривал иначе, но думаю, что был не прав. Достаточно тебе начать ее обвинять, как я ощущаю прилив невероятной жалости к ней.

Моника. Не знаю, у меня ее рассуждения не вызывают сочувствия.

Антуан. Те, кто постоянно говорят о своих страданиях, — они, по-моему, и есть самые уязвимые.

Моника. Когда я страдаю, я не рассуждаю по этому поводу… Но верно, Жанна всегда была спорщицей. Помнишь, как в первые месяцы своего замужества она доводила до отчаяния нашего бедного папу. Очень хотелось бы знать, какова она с Ноэлем, когда они остаются наедине.