Коллектив авторов - 12 великих трагедий

Вы знаете ль, что если б плач и стоны
Могли помочь, – преступник никогда
Не прекратил бы жалоб перед смертью?
Ведите же на казнь ее скорей
И, заперев, как я велел, в гробницу
Подземную, вы там ее одну
Оставьте: пусть живет иль умирает.
Но света ей отныне никогда
Уж не видать. А я руки убийством
Не осквернил, я пред богами чист.

Подземная гробница, ты мой вечный
Приют, увы! мой свадебный чертог!
Я ухожу навеки к вам, о тени
Любимые, бесчисленные, к вам,
Сошедшие в жилище Персефоны!
Теперь и я последняя иду,
Покинув жизнь до срока, но с надеждой,
Что встретите вы радостно меня,
Отец, и мать, и милый брат. Бывало
С молитвами я каждому из вас
Надгробные творила возлиянья,
Обмыв тела, украсив и почтив,
И вот теперь за то, что Полиника
Я предала земле, иду на казнь.
Но добрые меня прославят: верьте,
Что если бы я матерью была,
То, вопреки законам, ни супруга,
Ни сыновей не погребла бы, нет!
Вот почему: других детей и мужа
Могла бы я иметь, когда бы муж
Иль сын погиб, – но не другого брата,
Затем, что мой отец и мать туда
Ушли навек, откуда нет возврата…
О милый мой, я чтила выше всех
Тебя, и вот за что меня преступной
Назвал Креонт, и вот за что, схватив,
От всех друзей увлек, от милых сердцу,
Бездетную, не знавшую любви,
Чтоб с мертвыми похоронить живую!
Но в чем вина моя, о боги?… Нет,
Зачем к богам невнемлющим взываю,
Кого из них о помощи молю?
Воздав им честь, я гибну за нечестье!
Когда неправду терпят сами боги,
Пускай умру, пускай меня зовут
Преступною, – но коль и вы преступны,
Враги мои, то не желаю вам
Страдать сильней, чем я теперь страдаю!

Та же буря в душе, та же сила и гнев.
О, мятежное, гордое сердце!

Уведите ее: горе вам, о рабы,
Если вы еще будете медлить!

Это слово мне смерть возвещает…

И знай,
Что веленья мои неизменны:
Не избегнешь ты смерти!

О город родной,
О великие боги отчизны,
Без вины умираю! Старейшины Фив,
И вожди, и народ, посмотрите,
На какие страданья какой человек
Дочь владыки, меня, обрекает за то,
Что почтила я волю бессмертных!

Небесного света лишилась, как ты,
Даная в тюрьме медностенной,
Подобной могиле, меж тем, о дитя,
Была она славного рода:
К ней сам Громовержец, любя, нисходил
На лоно дождем златострунным.
Но ужасна сила Рока:
От нее спасти не могут
Ни твердыни, ни войска,
Ни сокровища, ни в море
Ударяемых волнами
Стаи черных кораблей.

Так в каменный гроб заключил Дионис
Дриантова буйного сына,
Владыку Эдонов, за гордость и гнев:
Как ты, он в темнице томился.
Пред силою бога смиряется гнев
В бессильной груди человека:
Он раскаялся, что Вакха
Оскорбил надменной речью,
Вырвал светочи из рук
У божественных вакханок,
Что прогневал муз, влюбленных
В звуки сладостные флейт.

Близ черных утесов двух смежных морей,
Где в грозный обрыв Сальмидесса,
На диком прибрежье фракийском, валы
Босфора, шумя, ударяют,
Где вечно царит беспощадный Арей, —
Погибли два сына Финея:
Злая мачеха пронзила
Им страдальческие очи
Острием веретена;
Свет потух для них навеки,
И о мщенье возопила
Кровь пролитая к богам.

Тоскуя, они вспоминали в тюрьме,
Как бедная мать их погибла.
А царственным родом была и она
Из древней семьи Эрехтидов;
Ее в полуночных пещерах Борей,
Отец, убаюкивал бурей.
Дева мощная взбегала
На вершины ледяные
Легче быстрого коня,
Но, увы! И дочь Борея
Парки дряхлые настигли,
Как и всех, мое дитя!

Старейшины, сюда пришли мы двое,
Но за двоих смотрел один из нас:
Так и всегда – ведет слепого зрячий.

Что нового, Тиресий?

Я сейчас
Открою все, а ты меня, владыка,
Послушайся.

Еще я никогда
Не отвергал твоих советов мудрых.

И городом доныне управлял
Ты счастливо.

Я знаю, что во многом
Ты мне помог.

Но счастью твоему
Теперь грозит опасность.

Что случилось?
От слов твоих я содрогаюсь.

Царь,
Ты все поймешь, когда тебе приметы
Я расскажу. В убежище, куда
Слетаются пророческие птицы,
Я слышал крик зловещий, гневный, звук
Неведомый; узнав по шуму крыльев,
Что в яростной борьбе когтями рвут
Пернатые друг друга, – полон страха,
На алтарях пылающих искал
Я знамений в огне; но пламя ярко
Над жертвою не вспыхивало: жир
Растопленный был поглощаем пеплом,
И он кипел, дымясь, и желчь алтарь
Обрызгала; белели кости, мяса
Лишенные, нагие. Обо всем
Поведал мне вожатый (этот мальчик
Ведет меня, как я веду народ).
Узнай же, царь, что бедствием великим
И ужасом объят из-за тебя
Весь город: псы и птицы клочья тела,
Лишенного могилы, разнесли
По очагам и жертвенникам, всюду.
Вот почему от граждан ни молитв,
Ни дыма жертв не принимают боги;
И страх царит, и стаи вещих птиц
Безмолвствуют, упившись кровью трупа.
Подумай же об этом: все грешат —
Таков удел живущих; но блаженны
И мудры те, кто кается в грехах
И кто нейдет, познав свою неправду,
Упорствуя, по ложному пути, —
Изобличат упрямых в неразумье.
Помилуй же убитого врага,
Погибшему не мсти. Какая слава
Торжествовать над мертвыми, мой сын?
Благой совет приносит людям радость, —
Не гневайся: я говорил любя.

Старик, метать мне в сердце ваши стрелы,
Как в цель стрелки, вы сговорились: вот
Пришел черед гадателей; родные
Врагам давно уж предали меня.
Что ж, радуйтесь о прибыли, копите
Вы золото индийское, янтарь
Из дальних Сард, но знайте: Полиника
Убитого я не предам земле,
Хотя б орлы Зевесовы добычу
Кровавую на небо унесли
До самого подножья Олимпийца.
Похоронить я не позволю труп,
И не боюсь я оскверненья, зная,
Что из людей не может оскорбить
Богов никто. А ты, о старец, помни:
И опытный и хитрый муж падет,
Коль, ослеплен корыстью, изрекает
Постыдные и лживые слова!