Алексей Винокуров - Оулд и садо-мазо

Художник (потрясен) . За сто?!

Вася. Или еще больше. Мастерство ничто, идея – все. Идея есть, идея страшная, завораживающая – и ты становишься художником номер один в мире. Переезжаешь на Елисейские поля, у тебя вилла на Лазурном берегу…

Художник. На Рублевском шоссе…

Вася. Хрен с тобой, на Рублевском. Каждый день ты ходишь в ресторан, ты ешь трюфели и черную икру, нет, ты не ешь – ты гадишь этой черной икрой! Все бабы твои! А если надо – и все мужики! Потому что ты – гений! Ты открываешь миру лицо смерти…

Художник. Я не могу.

Вася. Можешь! Вот прямо здесь, сейчас – пиши…

Художник. Вдохновения нет.

Вася. Будет тебе вдохновение! Бери палитру, кисть…

Художник берет палитру и кисть. Вася хватает картину, сажает Художнику на голову. Голова Художника испуганно торчит из рамы.

Вася. Смотри в зеркало! Вот она, твоя голова! С нее и рисуй!

Художник( глядит в зеркало ). Нет, не могу.

Вася. Можешь!!

Хватает Художника за горло, сжимает пальцы, душит. Тот таращит глаза, хрипит, волосы его становятся дыбом.

Вася. Пиши! Слейся с ней, с этой головой! Стань ей! Вот она, гляди, вот она идет! Только смерть, только она скажет тебе все…

Лицо Васи меняется, черты лица вытягиваются и становятся жуткими и демоническими. Он, поддерживая художника, который стоит с кистью в руке, одновременно душит его за горло.

Вася. Смотри на себя! Сейчас ты умрешь? Видишь? Пиши! Пиши!!!

Художник хрипит. Раздается стук в дверь. Становится темно.

Художникходит по дому, надев на себя картину. Смотрит в зеркало. Пишет свой автопортрет, высовывает язык, таращит глаза.

Жена. Ты что пишешь?

Художник. Автопортрет, что же еще!

Жена. А зачем язык высунул?

Художник. Так надо. В этом идея.

Жена. Какая идея?

Художник. Высокая. ( Понизив голос. ) Это он так придумал.

Жена вздыхает, смотрит на картину, стоящую у стены.

Жена. А это что?

Художник. Не видишь – на кол сажают. Извращенным образом.

Жена. Что за гадость такая, зачем?

Художник. Он сказал писать.

Жена. Федя, дорогой, зачем нам это?

Художник. Зачем…

Тяжелая пауза. Художник внезапно свирепеет.

Художник. Затем, что он за это платит! Денег хочешь? В ресторан ходить хочешь? На метро будешь ездить или на машине? За границу, в Париж, хочешь поехать? Это ( показывает на цепочку ) у тебя откуда?

Жена. Он подарил.

Художник. И ты взяла?!

Жена. А что делать?

Художник. Выброси! Выброси эту дрянь! ( Срывает и топчет цепочку. ) Не могу! Не могу больше! Еще одно такое – и удавлюсь! Птичек хочу рисовать! Мышек! На худой конец – баб голых! Это – не могу! Душа не позволяет…

Жена. Правильно, Феденька. Хватит. Жили раньше – и теперь проживем. Бросим это все. В деревню поедем. Там козы, коровы – проживем. Зайцев ловить будем, шапки из них шить, шубы. Проживем!

Художник. Да, проживем… ( После паузы. ) В церковь ходил. К отцу Никодиму. Все ему рассказал. Грех на мне, говорю.

Жена. А он?

Художник. Епитимью наложил. Строгую. Не пиши больше, говорит, не тешь диавола.

Жена. Ну?

Художник. Что – ну? Епитимья епитимьей, а есть то что-то надо… Пришел опять к нему. Грешен, говорю, отче. Денег ему дал.

Жена. Ну?

Художник. Ничего, говорит. Все от Бога. Молись – и пиши, что хочешь во славу Божию.

Жена. Боюсь я, Федя. Боюсь, душа твоя изойдет.

Художник. Куда это она изойдет?

Жена. Кто ее знает… Куда душа исходит? В ад, наверное.

Художник. Замолчи! Замолчи, старая…

Подходит к картине, гладит ее рукой.

Художник. Автопортрет. Если я такой, какая же душа моя? Как она страдает?

Жена. Выброси ее, Феденька. Не могу я на нее смотреть.

Художник. Приснилось мне сегодня, будто я в жука превратился. Огромный такой жук, сильный. Навозный. Катит впереди себя шарик. А это и не шарик вовсе, а вся наша земля. И все на ней – люди, птицы, звери, леса всякие, поля и угодья. А я ее качу впереди себя, как шарик. И все в этот навоз впечатывается – и люди, и звери, и даже звезды. Все в нем застряло. И дух такой стоит – не приведи Господи. Умереть можно, какой дух. И всей этой дрянью я заведую. Качу шарик вперед. Остановиться нельзя. Остановлюсь – все людишки разбегутся, ищи их потом по всей вселенной. Иду, плачу, шарик впереди себя качу. И вдруг тормозит меня кто-то…

Жена. Кто тормозит?

Художник. Не знаю. Кто-то. И говорит: «Все, дело сделано. Полезай теперь сам в этот шарик». И понимаю я, что если полезу, тут мне и конец. Не хочу лезть. А меня никто уже не спрашивает, хватают за шкирку и толкают внутрь. А дышать невозможно, тьма непроглядная, чувствую – умру сейчас.

Жена. Ну, и что?

Художник. И умер. Совсем. Лежат мои кости, обдувает их космический ветер. Лежал так сто лет, двести, тысячу. Как вдруг пришел кто-то. «Вставай, говорит, во имя Отца и Сына и Святаго духа. Хватит лежать, время пришло».

Жена. А ты?

Художник. А я пытаюсь встать, но не могу. Все кругом встали, а я лежу. И начал я кричать от ужаса. Кричу, кричу – а никто меня не слышит.

Жена. И что?

Художник. И ничего.

Жена. Страшный сон какой.

Художник. Да, страшно. А если сон в руку? ( Смотрит на картину ). Все он, сатана! Из-за него все… Он жизнь мою поломал. Ну, так я же тебя употчую!

Распалившись, хватает шило, бьет в картину.

Художник. На! На, получи! Подохни, гад! Умри, дьявол!

Стук в дверь.

Художник. Это он!

Жена. Я открою…

Художник. Нет! Постучит и уйдет…

Стучат, не переставая.

Жена. Он не уйдет. Надо сказать ему… Сказать: мы больше не хотим.

Художник. Нет!

Жена. Не бойся! Лучше сейчас сказать, потом поздно будет.

Идет открывать. Вваливается Вася. Он прикрывает окровавленный глаз.

Художник. Что с тобой?

Вася. Ничего. Упал. Разбил глаз. Сейчас пройдет. ( Валится на стул. Показывает свободной рукой на портрет ). Я ее забираю.

Художник. Она не готова.

Вася. Ничего.

Жена толкает художника.

Художник. Я хотел вам сказать… Я больше не буду…

Вася. Тихо-тихо-тихо!