Зот Тоболкин - Пьесы

В дверь без стука просунулся Р у ш к и н, щекастый, улыбчивый.

Р у ш к и н. Здорово ли живешь, Любава?

Л ю б а в а. Вашими молитвами. Проходите, Александр Семенович. (Собрала письма, спрятала.)

Р у ш к и н. Газетки почитываешь? (Достал папиросу, нерешительно замялся.)

Л ю б а в а. Курите.

Р у ш к и н. Так вот я и говорю… в свете последних событий… Коров доить некому. Тетку, слышал, в район увезли. Одна доярка в декрет ушла. Две в город усвистели. Аховая создалась ситуация! Ты, Любава, девка образованная, на зоотехника учишься… советуй. Как выкарабкаться из нее?

Л ю б а в а. Ума не приложу.

Р у ш к и н. Стало быть, один я должен прикладывать.

Л ю б а в а. Прикладывать или прикладываться?

Р у ш к и н (словно не понял). А?

Ответа нет.

В институт когда поедешь?

Л ю б а в а. До весны отложила.

Р у ш к и н. Да ну?! Вот удача! Может, заменишь ненадолго Матрену? В конторе-то обойдутся без тебя. Счетовода легче найти. А доярки у нас ценятся выше, чем балерины. Нету их в колхозе. Нету, так в кузнице не выкуешь. И на базаре не купить. А кадры, как известно, решают все.

Л ю б а в а. Что ж, придется идти в доярки. Раз они выше, чем балерины.

Р у ш к и н. Выше, Любушка, много выше! Те только и умеют ногами дрыгать. А эти — кормилицы наши! Выручай, а то ведь я задымлю с горя.

Л ю б а в а. Сейчас-то по какому поводу выпил?

Р у ш к и н. Сын у меня родился! На пять килограммов боровок! Пахарь будущий! Уж его-то я не пущу в город! Я его землю пахать заставлю!

Л ю б а в а. Значит, вашего полку прибыло?

Р у ш к и н. Полк не полк, а пол-отделения наберется. Пять солдатиков да две девки!

Л ю б а в а. Поздравляю. Надо бы что-нибудь подарить новорожденному.

Р у ш к и н. Ты уж подарила… выручила — вот и спасибо. (Собирается уходить.) Да, я вот еще что хотел спросить… не серчай за любопытство. С братом моим ты что сотворила? Спать разучился… отаптывает по ночам твои завалины.

Л ю б а в а. Пускай возьмет сонных порошков у Лизаветы.

Р у ш к и н (невесело). Шутишь? Х-ха-ха. А ему не до шуток.

Л ю б а в а. И мне не очень весело, Александр Семенович. Душа кровью исходит, а я молчу.

Р у ш к и н. Моя бы Галина так помалкивала… Чуть чего — зубы показывает.

Л ю б а в а. Поменьше за воротник заливай.

Р у ш к и н. Не пил бы… жизнь вынуждает. Вон он, колхоз-то, весь рассохся. А я как-никак председатель. Стало быть, больше всех в том повинен. Ну, Люба, не подведи виноватого.

Л ю б а в а. Придется выручать… в свете последних событий. (Надев на себя материнский халат, уходит.)

Прошли дни.

Л ю б а в а, еще более располневшая, кормит М а т р е н у поздним ужином. Переступает осторожно, хранясь.

М а т р е н а. Училась — не доучилась. Как я же, темной останешься. Для того ли гнулась я на тебя?

Л ю б а в а. Шаньги-то стынут, мама. Холодные шаньги вовсе и не шаньги. Кушай на здоровье!

М а т р е н а. Чего ты меня наталкиваешь? Дите я, что ли? Сказывай, как жила без меня.

Л ю б а в а. Жила не хуже людей.

М а т р е н а. Материна работушка по душе?

Л ю б а в а. Хочешь верь, хочешь нет, а мне нравится.

М а т р е н а. Ехала бы ты в свой институт. Поди, не поздно еще?

Л ю б а в а. Теперь уж до весны не поеду. Я так и декану написала. Весной сдам за оба семестра.

М а т р е н а. Что за девка, что за самовольница! Вон чего выкомаривает. Иди-ка сюда, я тебя за патлы твои оттаскаю! (Погладила дочерины волосы, иссеребренною головою уткнулась в набухающую грудь ее.)

Л ю б а в а (теперь она гладит мать по голове). Мам, а помнишь, как ты мне в детстве красных петушков приносила?

М а т р е н а. Нашла о чем поминать!

Л ю б а в а. Гостинцы-то дорогие были, мама. Не за деньги дорогие! (Стелет постель.)

Г о л о с И в а н а. Верно, Любушка, верно! Бывало, нагрузит мать телегу картошкой и тащит на себе верст за двадцать. Тащит да покряхтывает. Ни грязь ей, ни лужки с протоками — не препятствие. Довольна: сумела уломать бригадира — отпустил на базар. Старается не замечать, что ссохшиеся бродни растерли до крови ноги, что вспух и горит багровый рубец от заплечного ремня, что резкая боль в затылке… Тащит мать, а дороге конца не видно. Терпение женщины длинней самой длинной дороги. (Пауза.) После воротится домой, перешагнет порог, руку из-за спины — и явит Любаве диво невиданное: сладкого петуха на палочке. Ах, как чудно блеснет петух холеным гладким крылом своим! Как повернется на единственной ножке… но не вскрикнет. Зато вскрикнет Любава от счастья и, трепетно приняв его, ткнется пенною головенкой в гудящие материны ладошки. (Пауза.) Ах, петухи, петухи, гордецы леденцовые! Добрая, светлая душа вас придумала! Сколько душ детских обласкано вами! Сколько глазенок ясных светилось вот так же радостно и зоревато! Петя, петушок, непростой гребешок! Махонькое сладкое чудо нашего нелегкого детства!

Любава стелет постель: себе на голбце, матери — на кровати.

Л ю б а в а. Ложись, мама. Небось отвыкла от домашней постели?

М а т р е н а. Маленько с богом поговорю. (Становится перед иконой Троеручицы.)

Л ю б а в а. С войны не молилась. Что вдруг к богу потянуло? Нету его, мама. Все это выдумки.

М а т р е н а. А может, и есть, Любушка! Может, он властен над людьми. Или уж помер навсегда в человеке и впредь не воскреснет?

Л ю б а в а. А хоть и так, какая в нем польза? Мы много теряли, мама. Потерять то, чего никогда не было, не жалко.

М а т р е н а. Помолюсь. Меня не убудет. (Молится, но очень неловко. Огрубевшие пальцы никак не складываются в крест.)

Любава ложится.

(Отговорив путаную свою молитву, замирает. Пальцы прижаты у лба. Медленно поднимается с колен.) Спишь?

Любава не отзывается.

На цыпочках крадется к ее постели, благословляет и останавливается подле портретов мужа и сыновей. Свет выхватывает теперь только лица: уплаканное Любавино, скорбное — матери и лица на снимках.

Из черной тарелки радио — жирное меццо: «У любви, как у пташки, крылья…» Радио вдруг захлебнулось, захрипело. Матрена выключила его.

На улице всхлипнул баян, слышится песня. Голос Ивана: «Гуси-лебеди летели и кричали…»

М а т р е н а (подойдя к окну). Дурашка ты! Чего гоняешься за ней? Ведь ей родить скоро… (Выключает свет.)

На ферме.

Л ю б а в а моет после дойки руки. Тут же М и т я.

М и т я. Бабы сопляков своих так не обихаживают, как ты коровенок. Да хоть бы коровы-то путные, а то все ребра на виду.

Л ю б а в а. Когда-то и они были путными. А если руки приложить — будут еще.

М и т я. Фан-та-зии! Но вообще-то старайся. Хозяйка из тебя необходимо дельная выйдет.

Л ю б а в а. Шел бы ты в конюховку, картежники тебя заждались.

М и т я. Двину. Я везде поспевать должен: народ веселю. Где я, туда все сбегаются. Слышь, Любава, а что, если мне в артисты податься? Им, говорят, большие тыщи платят?