Зот Тоболкин - Пьесы

Ю р а. Ну-ну! Меня эти зоологические подробности не занимают. Я беру чисто эстетическую сторону. Свинство есть свинство. С ним ассоциируется определенное представление о человеке.

Т а т ь я н а. Слова-то какие! Ассоциируется… эстетическое… Нахватался! А тут (показывает на его голову) пусто.

Ю р а. Не надо грубостей, мать. Не люблю грубостей. Я все-таки художник.

Т а т ь я н а. Рвач ты, а не художник. Ведь если предложу твоей фирме разрисовать наш свинарник — не побрезгуешь, нет? Разрисуешь?

Ю р а. Это будет зависеть от…

Т а т ь я н а. От гонорара, так, что ли? Как же это с твоей эстетикой ассоциируется?

Ю р а. Деньги не пахнут, мать. Но твой свинарник наша фирма оформлять не возьмется. На наш век хватит халтуры почище.

Т а т ь я н а. Ты ужасный циник, Юрка. Не знаю, в кого такой уродился.

Ю р а. В себя самого. Я сам себя делаю, мать, и, как мне кажется, довольно удачно. Короче, я дитя времени.

Т а т ь я н а. Ты прежде всего мое дитя. Правда, дитя испорченное. Но еще не безнадежное. Однако батюшкиного в тебе многовато!

Ю р а. А чем же батюшка плох? Тем, что туда угодил? Так давно сказано, мать: от тюрьмы да от сумы не зарекайся. (Набычившись.) Отца не зачеркивай, ясно? Он не хуже других. Он элементарный неудачник.

Т а т ь я н а. Больше, больше, чем неудачник! Сам талант в себе загубил… Дурацкий телевизор ему понадобился.

Ю р а. Тут не в телевизоре дело, мать. Тут много причин. И если взять их в совокупности, напрашивается удручающий вывод…

Т а т ь я н а (зло). Он там сидит, выводы делает, а я тут на части разрываюсь. Час выберется — бегу к его Валентину, потом на ферму, в контору, на разные заседания… Для себя минуты не остается.

Ю р а. Я полагаю, главная виновница-то во всем — это ты.

Т а т ь я н а. Я?! Ты в своем уме, Юрка? Я, что ль, деньги в кассе брать заставила?

Ю р а. Не передергивай мать, не передергивай! Следи за моей мыслью. А мысль проста, как голубка Пикассо. Мне показалось, он просто не знал, куда себя деть. Потому и метался, уходил, приходил, мучился… И вот наконец решил разрубить все одним махом, освободить и освободиться…

Т а т ь я н а. Освободиться в тюрьму?! У тебя фантазия разыгралась. Успокой ее немножко.

Ю р а. Моя разыгралась, твоя, к сожалению, дремлет. Разбуди ее ненадолго.

Т а т ь я н а. Ты что это, судить меня начал? Ты с кем разговариваешь?

Ю р а (с неожиданной нежностью). Я не сужу, мам. Я сочувствую… У занятого человека нет ни семьи, ни счастья.

Т а т ь я н а. Будто я несчастна?

Ю р а. Тебе лучше знать, мам. Но если ты счастлива… если ты действительно счастлива, то я не хотел бы оказаться на твоем месте.

Т а т ь я н а. Что ты знаешь о счастье, мальчик!

Ю р а (не без грусти). Почти ничего, мам.

Т а т ь я н а. Ты жалеешь меня? Ты?! Да кто ты такой? Недоросль! Недоучка! Гражданский нуль! Вот стань человеком сначала, займи в обществе достойное место, потом суди.

Ю р а. Я человек, мать. Я человек уж потому, что живу, мыслю. А достойное место определяется не должностью. Мне жаль, если ты этого не понимаешь. Очень жаль.

Т а т ь я н а. Но я женщина… и тебе не дано понять…

Ю р а. Ты перестала быть женщиной, мать. Давно перестала. А ведь и добра и красива! Ты настоящая Ярославна! Но где твой Игорь? Где твое горе? Где радость? О ком плачешь? Об Игоре, который в плену томится? О его осиротевшем сыне? Нет, мать, не-ет! Ты плакать разучилась. Ты уж забыла, когда сама себе суп варила. Кот в избе, и тот голоден. Сын в интернате… Муж на стороне жить вынужден… Ты задумалась — почему? Эх, мать, мать! Что можешь дать ты мне вместо благословения? Информацию о привесах на твоей свиноферме? Благодарю уж… Мне бы лучше колыбельную послушать. Да ведь не пела — разучилась. А сегодня… Не успокоишь сердце мое, когда ему больно. Не пойдешь за отцом на край света… Хотя все это, безусловно, в тебе есть. Заложено, но никогда не проявится. Как не прорастет зерно в снегу.

Т а т ь я н а (мягко). Петушок ты, Юрка. Наговорил с три короба, речами себя оглушил…

Ю р а. А на тебя не подействовало… Значит, все, что я говорил, неправда?

Т а т ь я н а (после паузы). А если и правда, так что? Бежать на улицу и принародно рвать на себе волосы? Я, Юрка, живу по совести. Ни себе, ни людям не лгу. Насколько умею, стараюсь быть полезной. А что колыбельных не пела — прости. Так уж вышло… Не до них мне было. Надо было выстоять. И — выстояла! Что я знала в жизни?.. Работу. Да. Одну работу. Но появился человек, Игошев, который научил меня и в этой работе находить радость… потому что работаем-то мы для людей… Для людей, Юрка, а не для себя… Чем это худо?

Ю р а. Это, положим, не худо… Но ты об Игошеве что-то часто поговариваешь. Уж не влюбилась ли, мать?

Т а т ь я н а. Не о том говоришь, Юрка. Я с отцом твоим словом связана. И слову верна. Я не из тех свистушек, у которых сегодня один мужик, завтра другой… И менять себя не намерена… Мне скоро сорок…

Телефонный звонок.

Ю р а (сняв трубку). Опекун твой звонит. Легок на помине.

Т а т ь я н а. Не иронизируй, пожалуйста. Он очень славный человек и… несчастный. (В трубку.) Слушаю, Сергей Саввич… Что, опять встреча? С кем?.. С инженером душ человеческих? А, с писателем, значит? Ну его! Ты мне лучше настоящего инженера пришли. Пускай кондиционер на ферме наладит. А все эти парадные штучки по твоей части… Нет-нет, не упрашивай. (Положила трубку.)

Ю р а. Вы уже на «ты»? Давно?

Т а т ь я н а. Ты вырос, Юрка. Я и не заметила, как ты вырос.

Ю р а. С котом-то как распорядиться прикажешь? Усыпить или… камень на шею?

Т а т ь я н а (садится за книгу). Сам решай. Не хватало мне еще кошачьих проблем… (Читает, но вскоре склонила голову на руки, засыпает.)

Ю р а, приготовив ужин, собирает на стол. Наскоро поев, покормил кота, берет его под мышку. Сорвав по пути ружье с гвоздя, уходит.

Выстрел. Татьяна от выстрела просыпается.

Входит И г о ш е в.

И г о ш е в. Сморило?

Т а т ь я н а. Уставать стала последнее время. Старею, что ли?

И г о ш е в. Куда там! На два дома живешь — вот и все причины. Валентина то перевезла бы к себе. Легче будет.

Т а т ь я н а. Не хочет. Там вроде стрелял кто-то.

И г о ш е в. Охотники, наверно. Косачей нынче полно. У самых огородов садятся.

Вернулся Ю р а. С ружьем, но без кота.

Т а т ь я н а. Охотился, что ли?

Ю р а. Кота расстреливал.

И г о ш е в. Кота из ружья?

Ю р а. Пушки под рукой не оказалось.

Т а т ь я н а. По-человечески не мог, что ли? Укол или это самое… в реку?

Ю р а. Считаешь, что это по-человечески? Всякое убийство бесчеловечно.

Т а т ь я н а. А из ружья зачем? Жестоко это.

Ю р а. Не бери в голову, мать. Главное: приговор твой приведен в исполнение. А каким способом — не важно.

И г о ш е в. Крутые вы, ребята! Мой вон тоже… явился домой, бухнул: «Клуб сдали… ухожу навсегда».