Ульяна Гицарева - Спичечная фабрика (сборник)

Комната Бабушки. Один стул. На одном стуле сидит одна Бабушка.

Бабушка.Главное жить полной жизнью. Или хотя бы заполненной чуть-чуть. У нас в библиотеке проводили очень хорошие вечера знакомств «кому за тридцать». На такие вечера обычно ходят пенсионеры. Там мы пили чай с конфетами «Птичье молоко» и слушали магнитофон. Это прекрасный повод выйти на улицу. Ведь ты идёшь не просто так, как старая бабка или тунеядец. Ты идёшь на встречу. А вчера нам сказали, что встреч больше не будет, потому что на встречи давала деньги одна партия. А теперь выборы прошли, и денег больше не дадут. Я не голосовала за них, если б знала, что это благодаря им, то обязательно бы проголосовала. А так зря они нам «Птичье молоко» покупали. Это у меня уже второй раз так. Пустой перевод конфет. Когда мне было девятнадцать, за мной ходил один парень. Как мне тогда казалось очень красивый. Володя. Он провожал меня каждый вечер до общежития, на прощание давал коробочку шоколадных конфет и целовал в щеку. Но однажды моя подруга Зоя сказала: «Ты знаешь откуда у него шоколадные конфеты? У него же мать – спекулянтка!». С этого дня я продолжала брать конфеты, но ни одной больше не съела. Раздавала всем в общежитии, кого встречу. И подставлять щеку на прощание не стала. Володя скоро перестал меня провожать. А потом я узнала, что его мама сидит в тюрьме, а сам Володя вскоре заболел воспалением лёгких и умер.

Звонит телефон.

Алё! Я слушаю! Кто там? А, Зоя! Здравствуй! Да вот сижу. А ты? И ты сидишь? Ну, хорошо. Как там ты устроилась? Не дует? На кухне живешь? А в комнате места нет? Ну-ну… Зато со своими… Не обижают? Ну, конечно, конечно. Свои-то они всегда хорошие. Каждому свои сопли солоны. Ладно. А зачем звонила? Проверить… А… ну спасибо. Спасибо. Пока. Всего тебе хорошего я желаю.

Весит трубку. Садится на прежнее место. Продолжает.

А «Птичье молоко» я люблю чрезвычайно. Самая красивая конфета. Никогда не знаешь какого цвета начинка. Я раньше загадывала – если жёлтая, то будет мне счастье. Зачем это я только на жёлтое загадывала? Жёлтое же реже всего попадается. Надо было на белое.

Звонит телефон.

Алё! Кто там? Здравствуй, Зоя. Забыла чего? Ты ж только что звонила проверить. А, это и забыла. Ну ничего-ничего. Да, всё прекрасно. Я сижу. Ага, ну и ты сиди. Всего тебе, Зоя, доброго. Не хворай. Пока!

Занавес

2013 г.

Катя,27 лет, русская

Себастьян,27 лет, ее муж, колумбиец

Мансур,около 20 лет, таджик

Тамаз,около 30 лет, абхаз

Ким,30 лет, американка

Хелфрид,ее муж, 45 лет, чех, немецкого происхождения

Первый.

Второй.

Полицейский.

Продавец фонарей.

Действие происходит в России и в Австралии в наши дни.

Хрущевка в среднем российском городе. Крохотная комната, прямо на полу огромный матрас, в углу стул, на котором свалена одежда. Больше ничего не поместилось.

Катясидит на матрасе, переводит статью. Вокруг разложены маленькие и большие словари. Входит Себастьян.

Катя.Что ты такой злой сегодня, мужик?

Себастьян.Я сегодня русский мужик.

Катя.Русские мужики тоже иногда улыбаются своим женам.

Себастьян.Моя мама говорит, у вас не улыбают. Потому что вы – снежные человеки. В Колумбии все улыбаются, потому что солнце в нас бывает даже ночью.

Катя.У вас есть час, когда разрешают стрелять. Все улыбаются от страха. Любая старушка в аптеке может достать из авоськи ствол и выстрелить в неулыбающегося ей фармацевта, потому что ей так захотелось. На всякий случай лучше улыбаться.

Себастьян.А почему у вас на всякий случай не улыбают друг друга?

Катя.Улыбаться можно только своим. Если ты улыбаешься чужому, значит, ты смеешься над ним.

Себастьян.А почему без войны ты говоришь «свой» и «чужой»?

Катя.В России всегда война.

Себастьян.Потому что вас все хотят?

Катя.Потому что хотят нашу землю, а нас не хотят.

Себастьян.У вас слишком много земли, разной. Холодной и горячей. Вам много.

Катя.Сколько есть, вся наша.

Себастьян.Но ты же говоришь «свой» и «чужой» о своих, а не про тех, кто снаружи.

Катя.У нас очень много чужих хотели стать своими, поэтому теперь не разобраться кто свой, а кто чужой.

Себастьян.Катюшкинья, но ведь я не чужой?

Катя.Мне не чужой. А всем остальным… тебе надо стараться, мужик.

Себастьян.Что такое шурка?

Катя.Это имя.

Себастьян.Это чтоб обижать имя? Это для женщин имя?

Катя.Нет, это и для женщин, и для мужчин. Это не обидное имя, обычное. У нас в России так главного поэта зовут.

Себастьян.Шурка?

Катя.Да, Шурка – полностью Александр. Александр Пушкин. Он, кстати, тоже из приезжих. Из черных.

Себастьян.Очень черных?

Катя (смеется). Очень, из негров.

Себастьян.Он был раб?

Катя.Нет.

Себастьян.Нельзя говорить «нигер».

Катя.В России можно. У нас никогда не было рабов.

Себастьян.А как определить: кто на кого должен работать, когда у всех одинаковая кожа. Белый белому чистит бутс?

Катя.Если твой отец чистит бутс, то и ты чистишь бутс.

Себастьян.Белые рабы – это… Это еще хуже.

Катя.Нет, им платили, им давали землю.

Себастьян.Почему им плохо?

Катя.Они не хотели чистить бутс.

Себастьян.Никто не хочет чистить бутс. Но тогда все будут ходить в грязных бутс.

Катя.Ты прав. Поэтому пока ты чужой, придется этим заняться.

Себастьян.Да, в Колумбии я не таскал коробки. Но я люблю тебя. Люблю и таскаю коробки. Ты говоришь «свой» и «чужой», а главный этот ваш скривер…

Катя.Поэт.

Себастьян.Поэт. Афроамериканец. Он чужой, самый главный. У вас к нему, к чужому, гордость, а он – не ваш. Вот у нас в Колумбии гордость к Шакире.