Валентин Герман - Философская драма. Сборник пьес

ПИЛАТ:Охотно могу сообщить, ибо я был свидетелем этого. «Добрые люди» бросались на него, как собаки на медведя… Германцы вцепились ему в шею, в руки, в ноги. Пехотный манИпул попал в мешок, и если бы не врубилась с фланга кавалерийская турмА, а командовал ею я, – тебе, философ, не пришлось бы разговаривать с Крысобоем. Это было в бою при ИдиставИзо, в Долине Дев.

ИИСУС (мечтательно): Если бы с ним поговорить, я уверен, что он довольно быстро изменился бы.

ПИЛАТ:Я полагаю, что мало радости ты доставил бы легату легиона, если бы вздумал разговаривать с кем-нибудь из его офицеров или солдат. Впрочем, этого и не случится, к общему счастью, и первый, кто об этом позаботится, буду я.

(Секретарю)

Всё о нём?

СЕКРЕТАРЬ: Нет, к сожалению.

Подаёт Пилату другой кусок пергамента.

ПИЛАТ (нахмурившись): Что там ещё?

Читает.

Ах, чёрт, чёрт, чёрт!.. Слушай, Га-Ноцри… Ты когда-либо говорил что-нибудь о великом кесаре? Отвечай! Говорил?.. Или… не… говорил?

ИИСУС:Если я говорю о ком-либо, то говорю одну правду. Правду говорить легко и приятно.

ПИЛАТ (придушенным, злым голосом): Мне не нужно знать, приятно или неприятно тебе говорить правду. Впрочем, тебе придётся её говорить в любом случае… Но, говоря, взвешивай каждое слово, если не хочешь не только неизбежной, но и мучительной смерти… Ты меня понял? Итак, отвечай, знаешь ли ты некоего Иуду из Кириафа и что именно ты говорил ему, если говорил, о кесаре?

ИИСУС (охотно): Дело было так… Позавчера вечером я встретился возле храма с молодым человеком, одним из моих учеников, который называет себя Иудой из города Кириафа. Он пригласил меня к себе в дом в Нижнем Городе и угостил…

ПИЛАТ (с дьявольским огнем в глазах): Добрый человек?

ИИСУС:Очень добрый и любознательный человек. Он всегда выказывал величайший интерес к моим мыслям. Он принял меня весьма радушно…

ПИЛАТ (сквозь зубы): Светильники зажёг…

ИИСУС (немного удивившись): Да… Он попросил меня высказать свой взгляд на государственную власть. Его этот вопрос чрезвычайно интересовал.

ПИЛАТ:И что же ты сказал?.. Или ты, может быть, ответишь, что ты не помнишь… забыл, что говорил… позавчера… и… после чарки-другой?.. А?..

ИИСУС:Да нет, мы не пили… В числе прочего я говорил ему, что всякая власть является насилием.

ПИЛАТ:Насилием?

ИИСУС:Ну да! Насилием над людьми. И – что когда-нибудь настанет время, когда не будет никакой власти – ни кесарей, ни какой-либо иной.

ПИЛАТ:А что же тогда будет?

ИИСУС:А вот что: человек перейдёт в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть.

ПИЛАТ:Далее!

ИИСУС:Далее ничего не было. Тут вбежали люди, стали вязать меня и повели в тюрьму.

Секретарь быстро пишет.

ПИЛАТ (преодолевая сорванностъ голоса): Запомни раз и навсегда: на свете не было, нет и не будет никогда более великой и прекрасной для людей власти, чем власть императора Тиберия! И не тебе, безумный преступник, рассуждать о ней!..

(Кричит)

Вывести конвой с балкона!

(Секретарю)

Оставьте меня с преступником наедине, здесь государственное дело!

Все выходят, пауза.

ПИЛАТ (не знает, как начать): Вот что… Вот что…

ИИСУС:Я вижу, что совершилась какая-то беда из-за того, что я говорил с этим Иудой из Кириафа. У меня, игемон, есть предчувствие, что с ним случится несчастье, и мне его очень жаль.

ПИЛАТ (странно усмехнувшись): Я думаю, что есть ещё кое-кто на свете, кого тебе следовало бы пожалеть более, чем Иуду из Кириафа, и кому придётся гораздо хуже, чем Иуде!.. Итак, по-твоему, Марк Крысобой, холодный и убеждённый палач, люди, которые, как я вижу, тебя били за твои проповеди, разбойники Дисмас и Гестас, убившие со своими присными четырёх солдат, и, наконец, грязный предатель Иуда – все они добрые люди?

ИИСУС:Да.

ПИЛАТ:И настанет царство истины?

ИИСУС (убежденно): Настанет, игемон.

ПИЛАТ:Настанет, говоришь?..

(Кричит страшным голосом)

Оно никогда не настанет! Преступник! Преступник! Преступник!..

(Понизив голос)

Иешуа Га-Ноцри, веришь ли ты в каких-нибудь богов?

ИИСУС:Бог – один, в Него я верю.

ПИЛАТ:Так помолись Ему! Покрепче помолись! Впрочем… это уже не поможет… Жены нет?

ИИСУС:Нет, я один.

ПИЛАТ (бормочет): Ненавистный город…

Если бы тебя зарезали перед твоим позавчерашним свиданием с Иудою из Кириафа, право, это было бы лучше для тебя.

ИИСУС (тревожно): А ты бы меня всё равно взял и отпустил, игемон… Я ведь вижу… что ты… что меня хотят убить.

ПИЛАТ (передернувшись): Тебя хотят принести в жертву, как жертвенного барана!..

ИИСУС:Отпусти меня, игемон!

ПИЛАТ:Легко сказать: отпусти!.. Отпусти!.. Ты полагаешь, несчастный, что римский прокуратор вот так вот возьмёт и отпустит человека, говорившего то, что говорил ты?.. На это существуют правила, вмененные должностным лицам империи. О боги, боги!.. Или ты думаешь, что я готов занять твоё место?.. Я – твоё место?.. С чего бы это?.. Ведь я твоих мыслей не разделяю! Ты понял? Я – твоих мыслей не разделяю!.. Да-да!.. И – слушай меня: если с этой минуты ты произнесёшь хотя бы слово, заговоришь с кем-нибудь, – берегись меня! Повторяю тебе: берегись!..

ИИСУС:Игемон…

ПИЛАТ:Молчать! Ко мне!

Секретарь и конвой возвращаются на свои места.

Я… я… Что это я хотел сказать?.. А вот что!.. Вот что… Я…я…я… Я утверждаю… Вы слышите? И вы, и вы, и вы… Вы слышите?.. Я утверждаю смертный приговор, вынесенный в собрании Малого Синедриона преступнику Иешуа Га-Ноцри! Я – утвержда…

Хватается за голову и опускается в кресло; к нему подбегают служители, суетятся около.

ИИСУС (улыбаясь): А – личный пример?!

Затемнение.

Левый Матвей перед занавесом.

ЛЕВИЙ:

Затемнение.

В саду перед дворцом прокуратора – Пилат и первосвященник Каифа.