Александр Андреев - Белый ковчег

ЮЛИЯ.Как ты это сделал?

ИВАН.Я попросил ее вернуться. Я очень попросил ее – ради тебя. И она согласилась.

ЮЛИЯ.Иван, верни мне Верушку, пожалуйста! Ты же сможешь, правда? Верни мне ее! У меня больше ничего нет…

ИВАН.Джульетта, ты – все та же маленькая девочка. Вера Аркадьевна – не глупая птичка, обманутая зеркалом. Она вряд ли захочет вернуться.

ЮЛИЯ.Иван, попроси ее! Она, наверное – тоже еще близко! Я тебя умоляю, я встану на колени… (Пытается встать перед ним на колени; он ее удерживает) . Ты же сможешь, Иван, я верю! Пожалуйста! Я верю!!

ИВАН.Хорошо, я поговорю с ней. Но решать – ей. (Молча гладит Старуху по голове) .

СТАРУХА. (Глубоко вздохнув и открывая глаза) Здравствуй, Иван. Хорошо, что ты здесь. А я вот думала, помирать мне уже или нет еще. Но вижу, что надо повременить… А почему?.. Забыла… А ты, молодой человек, все по смерти тоскуешь, и жизнь тебе – чужбина?

ИВАН.Вы все слышали?

СТАРУХА.Слышала… А знаешь, там , может, и неплохо, но разница-то невелика… Что там, что тут – человеку нужен человек: все остальное – вздор… Почему же я помирать-то раздумала, в толк не возьму?.. Ах, ну да, Фома… Все дело в Фоме: не могу я его бросить, нельзя так. Ты, Юлька, не сердись, поезжай на океан без меня. Я с Фомой останусь.

ЮЛЬКА. (Обнимая Старуху) Я не поеду на океан. Туда уже не проехать: дороги нет.

СТАРУХА.Как это – нет дороги? Куда она делась?

ЮЛИЯ.Мы с Даной ехали долго, пока не увидели что-то невообразимое. Там, далеко впереди, разрушается дорога. Асфальт дыбится и трескается; из трещин лезут стебли и зеленые стволы; стоит тяжелый кислый запах; машины обрастают борщевиком, а люди бродят вокруг них, одурманенные, спотыкаются и разговаривают непонятно с кем.

ИВАН.С мертвыми! Они говорят с мертвыми! Значит, это началось! Это началось!

СТАРУХА.Что началось?

ИВАН.Начались знамения! Мертвые слышат голос Сына Божия и выходят из могил! Это предсказано! Теперь Он придет скоро, я дождался!

СТАРУХА.Ты в этом совершенно уверен?

ИВАН.О, я давно предчувствовал, что все начнется именно здесь, на этой земле, где не действует здравый смысл и поругано все, что держит людей вместе!

СТАРУХА.Да почему же так-то?! Почему же безумию предпочтение такое?

ИВАН.Но как иначе?! Учитель придет, чтобы дать миру новую истину. А для новой истины нужно расчистить путь к сердцу человеческому. А путь к человеческому сердцу забит предрассудками, как эта дорога – машинами. Только безумные чисты от предрассудков… Мне нужно ехать… (Берет велосипед) Я должен быть там – там, где разрушается дорога! Мне нужно туда… Прощай, Джульетта, и прости меня, если можешь. Прости!

ЮЛИЯ.Что мне простить тебе?

ИВАН.Мою слабость. Я не должен был уступить тому чувству, что завладело мной тридцать лет назад. Не должен был.

ЮЛИЯ.Прощай, Иван.

ИВАН.Прощайте, Вера Аркадьевна.

СТАРУХА.Постой! Давай договорим. Значит, по-твоему, Он придет к безумным?

ИВАН.Его благодатная истина подобна огню. Благоразумие бежит от огня. И благополучие не ищет благодати. А на этой земле ни благоразумия, ни благополучия не было и нет.

СТАРУХА.И поэтому Он придет сюда ?!.. Должен ли ты сам быть безумным, молодой человек, если ты – ученик Сына Божьего?

ИВАН.Вам кажется, что я ищу его не там, где нужно?

СТАРУХА.Да что ты, милый! Откуда ж мне знать, где его искать? Я понять не могу, почему ты ищешь его? Разве он сам тебя не найдет, если ему надо? А ну как найдешь ты его, а он скажет: не знаю тебя, ты – не тот, кого мне надо?

ИВАН.Почему?

СТАРУХА.А вдруг – как раз и потому, что не понял ты, к чему твое испытание? Ты старше меня на столько, что и подумать страшно, и узнал ты многое. Но ты никогда старым не был. Не можешь ты всего знать, пока не жил в немощи старческой.

ИВАН.Скажите мне. Что вы знаете?

СТАРУХА.Сказать-то можно, да откроется ли тебе то, что скажу – такому молодому, пусть даже и прожившему двадцать моих жизней? Тебе такое открывалось, что мне и не вообразить, да только в теле твоем страсти не утихали никогда. А вот когда они совсем уж улягутся – эти самые страсти-то – тут только и сообразишь, что, сколько ни возьми от жизни, а с собой унесешь не много. Всякая дорога приятней налегке, а уж последняя…

ИВАН.Я и так – налегке, но дороги мне нет! Я давно ничего не хочу от жизни и не беру.

СТАРУХА.И напрасно! Зачем бы тебе давали, если не для того, чтобы ты брал? Ты, конечно, устал от всего, что жизнь дает, и о покое мечтаешь. Ну, не хочешь, не бери! Но все ли ты отдал , что мог? Ведь если тебе есть, что отдать, а ты не отдаешь, это же будет тяготить тебя везде, милый ты мой – хоть здесь, хоть там!

ИВАН.Что же мне отдать?

СТАРУХА.Да нет ничего проще: отдай то, что у тебя просят. Дай просящему , вот и все.

ИВАН.Просящему? Чего можно у меня просить?

СТАРУХА.Послушай. Ты ждешь, что придет кто-то и отпустит тебя, а он не идет, так?

ИВАН.Да.

СТАРУХА.Разве ты не понимаешь, что тебя испытывают?

ИВАН.Конечно, я понимаю!

СТАРУХА.Понимать – понимаешь, а испытание никак не пройдешь! Только, когда урок закончится, наступает перемена, дружок. Каждая душа, в ком бы она ни жила, должна выучить какой-то свой урок, и тогда получит отдых. Что твой урок тяжел, я тебе верю, но это – твой урок, и ничего тут не попишешь. То, что тебе нужно усвоить, написано белым мелом на черной доске у тебя перед носом, а ты не видишь.

ИВАН.Белым мелом на черной доске?.. (Медленно ставит велосипед на место) .

СТАРУХА.Конечно! Это же – обычная игра: жизнь играет с человеком в жмурки, и человеку водить. И время тут роли не играет: повязку на глазах одни носят сорок лет, а другие – все сто. Почему бы и не тысячу и не две?

ЮЛИЯ. (Ивану) Ты не уезжаешь?.. Почему?..

ИВАН. (Пристально вглядываясь в нее) Я пытаюсь снять повязку и прочитать…

Входят Дана и убитый горем Фома.

ФОМА. (Застыв) Вера…

СТАРУХА.Доброе утро, Фома.

ФОМА.Вера… (переведя дух) а мне сказали, что ты…

СТАРУХА.Умерла? Да нет: хотела, уж было, но передумала. Ты-то ведь без меня пропадешь, небось?

ФОМА.Пропаду! Пропаду! (Плача, опускается на колени перед ее креслом) .

СТАРУХА.Ну, что это ты вздумал, Фома? Ну же, ну! (Гладит его по голове) .