Василий Аксенов - Цапля

ЛЕША-ШВЕЙНИК. А вот я лично готов с вами поспорить, товарищ директор, по вопросу «Песни – семьдесят девять». У нас есть которые без понятия, а это неправильно. На политическом факторе возникают существенные увеличения. Так? Нормальночка! А я опять не согласен. Ты приходи ко мне домой вечером, многое поймешь. Я сижу, жена сидит, теща стряпает. Зайди, поинтересуйся, брезговать нечего. Открой холодильник – что ты там найдешь? Врать не буду, все, как в магазине. Разрядка всемирного существования, так? А вот тут я опять с тобой поспорю, как профессор Капица по телевизору. Эх, очевидное-невероятное! (Рвет мехи гармони.) Остановите музыку, остановите музыку, прошу вас я, с другим танцует девушка-а-а моя!

РОЗА. Стихийна самобытная, поистине анархическая натура!

ЛЕША-СТОРОЖ (встает, его как магнитом тянет к Леше-швейнику, подсаживается). Значит, из Парижска, паря?

ЛЕША-ШВЕЙНИК. Из Париже-Коммунска, лапоть!

МОНОГАМОВ. Так о чем я рассказывал? Об Испании или о Боливии?

СТЕПАНИДА. Помолчи-ка, Иван! (Хлопает ладонью по стопу.) Пока все в сборе, я бы хотела поставить во всеуслышанье один наболевший вопрос. Что здесь у нас происходит по ночам? Я всегда гордилась своим сном, но даже я в последнее время стала улавливать какие-то передвижения, какие-то звуки, какие-то эманации. Я бы хотела привлечь к этому внимание (нажимает) всех, а также и в первую очередь (нажимает) руководства. (Жарким громким шепотом Кампанейцу.) А вы, вообще, дядя Филипп, в последнее время многое утратили. Мне всегда казалось, что вам доступны сильные чувства, такие, как ответственность, мужское достоинство, ревность, в конце концов. Теперь мне кажется, что я ошиблась!

КАМПАНЕЕЦ (делает вид, что не все уловил – заработался). Прости, Стэпа… (Крутит диск.)

Из-за столба веранды выглядывают сияющие морщинками личики стариков Ганнергейтов. Зовут Кампанейца. Он их с притворной строгостью отгоняет.

(В трубку.) Альгис Журайтисович, это Кампанеец по вопросу фондов на третий квартал. У нас тут наплыв отдыхающих… да… да… Прости, Стэпа… важные переговоры… (Записи, подсчеты на калькуляторе.)

СТЕПАНИДА (встает и еще раз хлопает ладонью по столу). Так вот, мне кажется, что источником ночной смуты является мой законный супруг! (Перст в сторону Моногамова.) Он приходит ко мне в постель, нагло и вяло играет роль мужа, а потом, дождавшись, когда я усну, исчезает до утра и приходит мокрый по колено, от него воняет болотом! МОНОГАМОВ. Степа, зачем же при всех? СТЕПАНИДА. Ты, сокол мой, в своих юнесках забыл о некоторых нормах нашей жизни. (С нарастающей яростью.) А отвечать придется за лунатические похождения! Перед всеми! Перед сыном! Перед женщинами! Перед коммунальниками! Перед швейниками, наконец! Где ты шляешься по ночам?!

Моногамов шаткой походкой с закрытыми глазами выходит в просцениум. Слышится далекий крик Цапли. Глуха потаенная нежность. Все вскакивают.Стулья в стороны.

РОЗА. Она впервые кричит здесь днем! Ну как же можно не влюбиться?!

СТЕПАНИДА (надменно и грубо). Отвечай, Иван Владленович, за неблаговидные делишки! О чем задумался, детина?

МОНОГАМОВ (открывает свои огромные глаза, потрясающим шепотом). О голоде!

Новая пауза и странноватое замешательство.

Ф.Г.Кампанеец , бормоча «пятьдесят пять, товарищ Патронаускас, минимум шестьдесят шесть, максимум семьдесят семь», с телефоном в руке бессмысленно движется по сцене и запутывает всех присутствующих своим длинным шнуром

СТЕПАНИДА (борясь со шнуром, приближается к Моногамову). Чего тебе не хватает, Моногамов?

МОНОГАМОВ. Известно ли вам, что две трети человечества хронически недоедают? Вы слышали когда-нибудь о Биаф-ре, о Бангладеш? Да смеем ли мы снимать фильмы, выпускать книги, пластинки, требовать свободы творчества, когда сотни миллионов детей не получают полноценных белков, жиров и даже углеводов? Смеем ли мы покорять космическое пространство, когда под угрозой генетический код человечества? Боб, сын мой, прыгучий юноша, ты со мной согласен?

БОБ. Конечно, согласен. Послушай, папец, у меня к тебе дело. Сдай мне свой пиджак, а? Хочешь пару сотен? Мне сейчас в Ташкент лететь на соревнования. В таком пиджаке я их сразу психологически подавлю – и Ященко, и Гаврилова, и Кибу. (Смотрит на часы, запутывается в шнуре.) Лады?

МОНОГАМОВ (снимает пиджак, бросает его Бобу, взывает к аудитории). У нас в высокоразвитых странах прилавки магазинов завалены всем необходимым: колбасами, окороками, сырами, лососиной, икрой, креветками, маслами животными и растительными, тортами, шоколадом, суфле на разные вкусы, свежайшими овощами и фруктами, прохладительными напитками и утонченными винами (нотки истерии), а в это время в Кампучии дети получают по горстке риса, а в Мавритании у туарегов нередко голодные обмороки! (Все больше запутывается в шнуре, замечает вдруг, что оба Алексея, остановив на полпути стопари водки, раскрыв рты, смотрят на него, протягивает к ним руки в малооправданном умоляющем жесте.) Ну! Ну!

Сторож и Швейник чокаются и употребляют напиток.

ЛЕША-СТОРОЖ (Леше-швейнику). Ты, паря, тута за меня держись. Тута публика нервная, голову заморочат, а я – чё? – простой сторож, мы с тобой снюхаемся.

ЛЕША-ШВЕЙНИК. Сторож, говоришь? А глаза у тебя нехорошие. (Снова берется за гармонь, не обращая внимания на шнур, играет «За далекою Нарвской заставой».)

МОНОГАМОВ. В Европе каждый несчастный случай попадает в газеты! В нашей стране могучая система социального обеспечения! А в Африке, а в Азии погибших считают только сотнями! На десятки уже внимания не обращают! (Вопит истошно, почти припадочно.) Это недопустимо! ( Бросается к сестрам Кампанеец. ) Вы-то, сестры, женские матки! Вы-то понимаете, что мы все раса землян, от холеного секретаря обкома до ничего, парии в Мадрасе? Матери?

КЛАВДИЯ. Какие мы тебе матери, псих припадочный? Лайма – неолог, я – технолог, а Розка у нас вообще еще девочка.

Вибрируя и перемещаясь, сестры запутываются в шнуре.

МОНОГАМОВ (взывает к Кампанещу). Филипп Григорьевич, вы-то, человек такого масштаба, должны учитывать опасности всеобщего рахита, физического и нравственного вырождения! Вот вы спекулируете по телефону, но не для себя же, правда? Для семьи же своей, да? Ведь семья же для вас ведь модель всего человечества, ведь я не ошибся? Ведь любая пара иссушенных пеллагрой ног – это и ваша пара ног тоже!

КАМПАНЕЕЦ (вдруг, словно впервые увидел, внимательно смотрит на Моногамова). Послушайте – как вас? – Монога-мов, мне нравится, как вы очерчиваете проблему. Конечно, любая пара ног – наша. (Непринужденно берет под руку дрожащего, взмыленного Моногамова.) Может быть, вообще сойдемся поближе? Это правда, что работники ООН не подвергаются таможенному досмотру?