Ульяна Скибина - Золотые оковы власти

– Принцесса Элиан из Моргана, – задумчиво, напевно произнесла королева Эмелин, словно рассматривая это имя со всех сторон, медленно перекатывая его на языке, и затем повторила, еще более серьезно и более сосредоточенно: – Принцесса Элиан…

Приглушенный вечерний свет, отбрасываемый зажженными светильниками и редкими факелами, попадающимися на пути, освещал несколько смежных комнат, представляющих собой королевские апартаменты – он длинными, устрашающими тенями змеился по стенам, исследуя дорогую темно-зеленую ткань драпировки, по мраморному полу, укрытому толстым узорчатым ковром с восточного побережья Арлина; скользил по массивной мебели из красного дерева, по лакированной поверхности туалетного столика, заглядывая в открытые шкатулки с украшениями и драгоценными камнями, и перебирая аметисты, сапфиры, рубины, алмазы и жемчуг; затем беспечно прыгал на алые простыни и на тяжелый балдахин кроваво-красного цвета над королевской постелью, и на портрет в позолоченной раме рядом с ней, изображающий сиятельную правительницу королевства во всей ее красоте и свежести.

Королева же сидела перед сверкающим зеркалом у туалетного столика, методично освобождая свои пальцы от золотых колец, а шею от сковавших ее ожерелий; слабая, ничего не выражающая улыбка бродила по ее губам, лишь на секунду застывшая в тот миг, когда до слуха властительницы донесся негромкий стук в дверь.

– Войдите, прошу, – проронила женщина, поднимаясь на ноги и оборачиваясь с мгновенной радушной улыбкой; вечерняя тень скользнула по ее лицу, придавая правительнице оттенок таинственности, и запуталась в золотых кудрях и медном литом обруче короны, украшающей высокий белый лоб.

Резная дубовая дверь приоткрылась с чуть слышным скрежетом, и в покои королевы проскользнул высокий юноша, поджарый, смуглый и черноволосый; впущенный им свет закружился по помещению, отражаясь в драгоценностях на его камзоле и высоких сапогах, и в темных, почти антрацитовых по своей мгле безднах глаз.

Принц Дамиан с полуулыбкой, странно искривившей его тонкие губы, поцеловал протянутую руку матери, и, отступив на шаг, учтиво промолвил:

– Вы хотели меня видеть, матушка?

– Да, – отозвалась владычица, опускаясь в кресло и с некоторой небрежностью кивнув на портрет, поставленный возле зеркала и освещенный мягкими вечерними красками. – Ее зовут Элиан, и она прибудет в столицу через месяц.

Королева Эмелин устремила на сына серьезный взгляд светлых глаз, словно бы ощупывая тонкие, аристократичные черты, словно пытаясь заглянуть в глубину его взгляда или прочесть мысли юноши, скрытые за непроницаемыми чертами лица, и вечно учтивой и смиренной, точно приклеенной, улыбкой наследного принца.

– Что же, Элиан – красивое имя, – беспечно промолвил Дамиан, лишь мимолетно скользнув по портрету ничего не выражающим взглядом, а затем вновь переведя его на мать – настороженный и тяжелый, даже давящий, как у ленивого, расслабленного на охоте хищника; на какое-то мгновение могло привидеться, что черты лица его приобрели опасную остроту и, холодную, едва ли не насмешливую жесткость, но… лишь на мгновение.

Затем, дождавшись от повелительницы позволительного кивка, юноша церемонно поклонился ей и развернулся; когда он был на полпути к двери, до его слуха донесся негромкий оклик.

– Сын.

Принц обернулся и с чуть заметной улыбкой взглянул в сторону кресла, на котором расположилась властительница.

– Да, матушка?

– Будь с ней повежливее, – через секунду проронила королева, и юноша, неожиданно широко усмехнувшись, будто бы говоря этим: «как прикажешь, матушка» , выскользнул за дверь королевских покоев, забирая с собой последние остатки дневного света.

Рассвет над ее домом всегда наступал медленно – вначале серо-голубые полоски, легкие, точно перья из крыльев больших птиц, вьющих гнезда на самых вершинах высоких гор на окраине королевства, и светлые, будто песня, срывающаяся с губ счастливого человека, расчерчивали холодное небо, постепенно стирая с него остатки пустоты и ночного мрака; затем они наливались красками всех цветов радуги, раскрашивая мир в ярко-красный оттенок свежей крови или алых роз, зацветших нынешней весной в королевском саду, или в оранжево-желтый – свежих персиков и первых солнечных лучей, или бордово-фиолетовый с примесью розового – ранних цветов и слив, и диковинных заморских птиц, в теплую погоду свободно разгуливающих по коридорам дворца.

В такие дни она поднималась рано и шла через всю комнату к окну, стараясь ступать тихо, чтобы ненароком не разбудить служанок, мирно посапывающих в соседнем помещении – специально чтобы взглянуть на небо, такое высокое и чистое, точно сделанное из прозрачного стекла, или поразмышлять в одиночестве о всяких философских вещах наподобие того, в чем ценность жизни или любви, которой юная принцесса в своей жизни еще не знала и не ведала, или просто не желая упускать редкий шанс полюбоваться спящей природой и подставить лицо теплому свежему ветерку, к которому еще не примешалось прохладное дыхание печальной осени.

Но этот день был особенный, совершенно, невероятно особенный.

Принцесса Элиан поднялась рано, когда первые лучи солнца только начали золотить края облаков и дворцовых крыш, чтобы к полудню успеть нагреть их до состояния огненной лавы, и стояла у окна – босоногая, чувствуя стопами обжигающий холод мраморных плит. Она была облачена лишь в длинную шелковую ночную сорочку, и порывы теплого южного ветра, врываясь в узкое окно, беспечно играли с тканью, приподнимая ее и откидывая назад, но девушка не замечала эту невинную шалость; она смотрела прямо перед собой, не моргая, стремясь запомнить каждый виток на крыше, каждый шпиль высоких городских башен, виднеющихся из края окна, каждый витраж в окнах храма, переливающийся миллионами красок в лучах солнца, каждого человека, проходящего по главной площади, и каждую птицу в высоком небе. Принцесса словно старалась отпечатать в глазах каждую деталь, которую вскоре придется унести с собой в далекую страну, старалась выжечь ее в своем сердце, как на скрижалях памяти, любую мелочь, что потом, в течение долгих месяцев, может напоминать о покинутом доме – и, если бы девушка владела мастерством живописи, если бы могла в точности запечатлеть все, что видела, она бы, несомненно, сделала это, но умением переносить краски на холст она обладала куда более посредственно, чем ей бы того хотелось.

Часы на площади пробили восемь раз, возвещая начало нового утра – времени, когда все во дворце поднимались и вновь начинала течь размеренная, застывшая на короткое время ночного сна жизнь. Элиан без труда могла представить себе, как это бывает, как с первым ударом часовой стрелки растрепанные служанки вскакивают с постелей и бегут к своим господам, как коридоры дворца наполняются людьми, точно река – сточной водой: слугами и учтивыми придворными, сопровождающими членов королевской семьи, просителями и знатными особами, которые во что бы то ни стало хотели представить ко двору своих дочерей, или послами других государств, с вежливым любопытством разглядывающими роскошь королевского дворца и диковинных заморских животных, которым разрешалось свободно бродить по садам и замковым палатам…