Ульяна Скибина - Золотые оковы власти

Принцесса давно привыкла ко всему этому – с самого раннего детства она была окружена различными людьми, которые в большинстве своем состояли из служанок, гувернанток и учителей, и теперь даже в полусне могла представить свой распорядок дня практически поминутно: большую его часть, разумеется, отнимали занятия – музыкой и танцами, историей и живописью, этикетом и арифметикой, изучением литературы и иностранных наречий. Учителя не жалели сил, обучая ее всему, что положено знать принцессе, и Элиан, в большинстве случаев, не отлынивала от занятий, прилежно изучая языки Далии, Оделиса или Рослада, решая математические примеры, к которым у нее совершенно не лежала душа, и по многу раз повторяя новые гаммы за фортепиано или движения бального танца, пытаясь добиться еще большей легкости и изящности в исполнении.

Впрочем, девушка не жаловалась – хоть ее и обучали многому, и времени на занятия уходила уйма, на нее, младшую дочь короля Стефана, давили куда меньше, чем на ее старшую сестру, Софи, которую с детского возраста прочили в жены какому-нибудь принцу и воспитывали, как королеву, или Адриана, наследного принца Моргана. В отличие от них, Элиан даже имела свободное время, которое могла тратить на прогулки по саду или на самостоятельное изучение литературы или поэзии, которую любила всей душой – пожалуй, больше, чем что-либо еще; о да, она обожала поэзию, она жила ею, погружалась в нее, и великое счастие принцессе приносили минуты, когда она могла уединиться в саду или в своих покоях с томиком стихов лучших поэтов родного Моргана или других стран. Это было похоже на ритуал – очень личный и сокровенный, когда все мысли в ее голове вытесняла лишь одна – мысль о невероятной мелодичности и красоте, сплетающихся воедино в стихотворных строчках, словно переплетение ветвей в старом лесу, мысль о романтичности и легком безумии, которая всегда горячит кровь поэтов в приливе вдохновения, мысль о том, что она, конечно, очень бы хотела научиться писать так же, хотя прекрасно осознавала, что умение писать стихи не приходит со временем – увы, оно либо есть, либо его нет, и не в силах простой принцессы изменить порядок этих вещей.

В такие моменты Элиан не могла усидеть на месте – она поднималась и ходила по комнате, как безумная, влюбленная в сияние полной луны в ночном небе, она читала и перечитывала, лихорадочно пытаясь разгадать смысл символов, которые, казалось, поэт вплел в свои произведения лишь для нее одной, она пыталась представить, о чем он думал в момент написания именно этого творения, о чем мечтал, какие страсти и желания овладевали им, какие тайные помыслы подтачивали его разум и душу; она водила пальцами по строкам и шептала что-то лихорадочно-полубезумное или в припадке невероятного восхищения начинала читать вслух – громко и с выражениям, воодушевляясь, возвышаясь и как-то даже вырастая в процессе чтения, и часто прерываясь от эмоций, болезненно охватывающих мечтательную душу; порой она садилась и бездумно начинала перебирать струны арфы, и тогда мягкий, нежный и почти тревожный в своей лиричности звук слышался из покоев принцессы, выдавая какое-то странное смущение и романтичность и заставляя восхищенно перешептываться слуг и лакеев.

Элиан переступила с пятки на носок, неосознанно пытаясь согреться, и губы ее исказила тонкая мечтательная улыбка, как бывало всегда при мысли о поэзии или каких-то иных вещах, любимых ею или как-то трогающих ее юное сердце. По правде сказать, если бы сейчас ее спросили, что же она чувствует, кто она и что она, девушка бы вряд ли сумела подобрать слова для ответа – не потому, что не знала, скорее, потому, что жизнь ее вдруг круто повернулась, не дав времени на то, чтобы осмыслить произошедшие перемены; не потому, что не хотела ни о чем думать, но потому, что пугали девушку эти мысли – она не хотела вглядываться в бездну собственной души, будучи по своей натуре человеком в общем неглупым, но глубоко восприимчивым и еще слишком юным для подобного самокопания, она боялась того, что может увидеть в глубинах своего сознания.

Да, принцесса Элиан ничего не знала о мире, а мир не знал ничего о ней.

Скрипнула дверь, впустив порыв теплого утомленного ветра и одну из придворных дам – молодую девушку чуть постарше своей госпожи, ясноглазую и светловолосую; она была миниатюрной и очень хорошенькой, особенно когда улыбалась – улыбка совершенно преображала строгое лицо, добавляя ему мягкости и какой-то неизъяснимой прелести, какой-то почти девственной, невинной святости.

– Ваше Высочество, Ваша матушка просила Вас зайти к ней сегодня вечером, – произнесла вошедшая своим тихим голосом, опускаясь перед младшей дочерью короля в изящном и почтительном реверансе. Принцесса поглядела на нее, желая сказать что-то приветственно-благодарное, но не смогла выдавить ни звука – в душе ее вдруг поднялось что-то смутное и болезненное при взгляде на свою камеристку, которая должна была отправиться с ней в далекие края, в чужую страну, что-то до ужаса холодное и бессмысленно-безнадежное; горло Элиан сдавило, губы ее дрогнули – это было весьма неожиданно и даже странно, поскольку до этого мгновения девушка пребывала лишь в поре романтических надежд и опасений; о расставании с домом она не думала вовсе или же старалась не думать, полностью заменив эти думы свойственными ей мечтаниями и мыслями о скором, совершенно неожиданном и, казалось бы, невероятном будущем. Все это вполне успешно осуществлялось, однако никакие ухищрения не смогли в итоге отвратить этот момент, момент полного и безоговорочного признания того, что она может более никогда не увидеть родное королевство и стены дворца, в котором выросла, никогда не пробежать по длинным коридорам в погоне за ускользающей тенью, отбрасываемой сквозь прекрасные витражи змеящимися солнечными лучами, никогда не посидеть, с увлечением вчитываясь в строчки очередного романа, в дворцовой библиотеке отца, самой большой во всем Моргане, не побывать в южных садах и не увидеть лица отца и матери, брата и сестры… Внезапное осознание этих страшных вещей пронзило ее, как раскаленный клинок – сердце воина, скрутило и обесточило; принцесса пошатнулась, и, не вполне осознавая свои действия, схватилась рукой за спинку стоящего в паре шагов кресла. Все черты ее напряглись и как-то заострились, губы дрожали, готовые испустить страшный, нечеловеческий, разрывающий душу крик или сложиться в кривую фальшивую улыбку; девушка, казалось, как-то двигалась и что-то и зачем-то делала, но и сама не смогла бы сейчас сказать, что и зачем.

Казалось, на какое-то мгновение Элиан провалилась куда-то – в какую-то черную пустоту, в бездонную дыру с зияющей по краям мглой, и пришла в себя только после прикосновения своей фрейлины, которую, к слову сказать, звали Клэр – мудрая девушка не стала тревожить вопросами и утешениями свою госпожу, прекрасно зная, что есть моменты, когда любые слова, пускай даже самые теплые и светлые, становятся лишь ненужными диссонансными звуками, не достигающими сердца и не трогающими ничего в страдающей душе.