Светлана Тремасова - Клуб одноногих

В начале октября на Рождественской решили отпраздновать день рождения сынули. Купили сладостей, выставили яблоки, сливу и крыжовник, сладкую квашеную капусту, черносмородиновый морс и свежий яблочный сок, наварили желтой рассыпчатой картошки. Серафим принес апельсинов, развел костер и жарил шашлыки из курицы. Из парка, где работала Валентина, перекочевали во двор старые качели-лодочки – когда их выкорчевывали из парковой земли, нам с Симой удалось уговорить мужиков перевезти качели на пустырь возле сараев и совместными усилиями их здесь вкопать. В раскрытые окна из выставленных колонок звучала музыка. На день рождения пригласили весь класс и Ирину Владимировну.

– Весь класс?! Это ж такие расходы! – вырвалось у И. В., когда Лили позвала ее на праздник.

– Ну что вы, – сказала Лили, – мы купим только кур и сладости, а праздновать будем прямо во дворе!

И. В. покосилась на нее недоверчиво.

Тем не менее, в пятницу, сразу после уроков, она привела на Рождественскую всех одноклассников сынули. День был осенний, довольно безрадостный, сухой, ветреный, хотя во дворе за калиткой ветер не буйствовал. Изредка задували его ослабленные струи со стороны пустыря, возникшего от снесенных домишек – школа, обновляясь, расширила горизонт своего двора, благоустроилась, отгородилась чугунной с завитками решеткой, а по эту сторону остались нанесенные земляные холмы, заросшие бурьяном, и между ними, как памятник первому предпринимателю нашей округи – Славке Огурцову, туалет, тот самый, до которого он не дошел и был застрелен.

Сначала, для порядка, детей посадили за составленные в ряд столы, укрытые остатками обоев. Одноклассники нестройным хором поздравили именинника, стоявшего во главе стола. И. В., приобняв его за плечо, громко высказала пожелания от имени всего класса, мы с Лили стояли по бокам, как свидетели. Потом снова под дирижерской рукой И. В. все еще раз, уже стройнее и громче, крикнули «по-здра-вля-ем!» и после тихой команды «ну а теперь ешьте» принялись хватать с тарелок поджаренные куски мяса и к чему кто потянулся.

Именинник сел, я вспомнил, что мы забыли про салфетки, и пошел в дом, Лили проверяла, всем ли всего хватило, а к Ирине Владимировне вовремя подоспел Серафим, от которого она сперва испуганно отшатнулась. Серафим посадил ее возле костра на большую колоду, укрытую фуфайкой, а сам сел на чурбачок, поближе к огню, чтобы следить за мясом. Здесь у Симы стоял маленький столик, на который он и разложил перед И. В. шампур со свежеподжаренным мясом, стакан сока, капустку и огурчики, и, конечно, апельсин, а возле стакана с соком поставил маленькую стопочку с водкой, налил и себе: меня зовут Серафим, Сима. И. В. хотела было отказаться, но Сима хитро и очень обаятельно улыбнулся, стукнул по стопочке стопочкой и глотнул. И Ирина Владимировна выпила. Когда мы с Лили к ним присоединились, они уже говорили о пикниках и как лучше замачивать мясо.

Потом И. В. и Серафим водили с детьми хороводы, играли в кошки-мышки – каждый получил в подарок колокольчик, а тех, кому не хотелось играть с ними, развлекали мы с Лили – катали на качелях, кидали дротики в нарисованную на заборе мишень, стреляли присосками в пластиковые бутылки, рисовали клюквенным морсом и акварелью на скатерти из старых обоев…

И. В. терпеливо ждала. Она боялась показаться навязчивой, но вот уже неделю Серафим не появлялся и ей не звонил. Лили тоже не поднималась в класс, да если бы и поднялась, И. В. не стала бы спрашивать о Симе. Не стала бы. Поэтому и не вызывала, но надеялась столкнуться с ней ненароком на улице и, выходя из школы, вглядывалась в похожие фигуры, оглядывая школьную площадку, и по пути домой – может, Лили ходила на рынок и идет обратно… и, может, она сама ненароком скажет, куда подевался Серафим.

Наконец, она решилась позвонить – просто спросить, все ли в порядке, может, что случилось, надо помочь – и, найдя номер, отчаянно нажала на кнопку вызова. Вместо Симы ответил женский голос и сказал, что такого номера не существует.

Тогда после уроков И. В. нерешительно направилась к дому на Рождественской, решила, что заходить не будет, а если кого увидит, скажет, что пропал Пучков, и она подумала, может, сюда прибежал покататься на лодочках.

Уже издалека она удивилась, как за такой короткий срок весь двор зарос – да еще в ноябре! – сухим безлиственным бурьяном, а приглядевшись, поняла, что зарос и дом, будто в нем не живут давным-давно, и в нерешительности остановилась. Может, я подошла не с той стороны? – предположила она. Вернулась к школе, дошла до перекрестка, свернула налево, прошла короткий квартал и снова налево… здесь раньше стояла Серафимова будка «Ремонт обуви». Теперь ее не было. Дом страшно темнел пустотой, окна его были забиты… он весь кособоко осел, погружаясь в травное забытье, припорошенное серым снегом, как безнадежный больной, чернеющий и высыхающий, тихо погружается в мутное облако смерти. Дальше, где площадь была разровнена, как вспаханное поле, грязно-желтенький экскаватор, урча, копал яму, по-детски высоко задирая ковшик, и строители в красных жилетах – как жучки-солдатики – сновали вокруг…

Возвращаясь, на желтой стене углового дома она увидела, что и улица эта вовсе не Рождественская, а Володарского… и что это значит, могла прояснить, вероятно, только Лили…

Сизиф Петрович принимал теперь только по талонам – он сам попросил об этом, не ради того, чтобы не было очередей, а с тем, что, взяв талончик к невропатологу за неделю до встречи с ним, кто-то за эти дни сам решал свою проблему: находил средство успокоить себя народным способом – траволечением, купаниями или самоубийством, либо ехал в ближайший монастырь, где батюшка бил палицей по больным местам и многие утешались. Или, может, часть больных пойдет, наконец, к психотерапевту, который, увы, не только этим «психо» внушал уже людям недоверие, а и всякими историями, ходившими о нем в народе. Говорили, например, как привела к нему жена своего мужа, которого навязчиво стали мучить страшные желания: «То он хочет новый дорогой фотоаппарат с девятого этажа выкинуть…» «Ну и пусть выкинет!» – с улыбкой сытого питона советовал психотерапевт. «То хочет глаз себе выколоть…» «Ну и пусть выколет!» – говорил психотерапевт… Пришел муж домой довольный, выкинул с балкона новый дорогой фотоаппарат, изрезал в лоскуты часть своей одежды и пару платьев жены и чуть не выколол себе глаз – жена помешала, а он стал ее бить и кричал: «Не мешай, мне доктор прописал!» Она закрылась от него в ванной и вызвала скорую. Одни советовали ей подать на психотерапевта в суд, другие говорили, что бесполезно, психотерапевт – он тоже заложник своей методы и не виноват, что не ко всякому организму она оказывается подходящей.