Ray Indigo - Память призраков

– Из каких ваших? – безжизненно прошептал Николай, голова и руки которого была почти полностью перебинтована, как у Шарикова.

– Из бомжей, знамо дело. Здесь тебе не партийный сбор! – горький смех маргинального шутника теперь отзывался жутковатых рёвом умирающего зверя. Ему вторили ещё несколько побитых жизнью мужчин и одна старушка с испитым лицом. Пришедший в себя пациент пошелохнулся, чтобы привстать и ощутил под простынёй свою наготу.

– Почему я голый? – стыдливо спросил он.

– Так это… Ты где-то видал, чтобы в смокинге рождались. Хотя, фельдшер как раз говорил, будто ты в рубашке родился. – ответил весёлый бомж, но неуместный сарказм его поддерживали не все представители клуба отверженных, и из дальнего угла палаты раздался голос единственного трезвомыслящего в палате человека:

– Вас же из реанимации привезли. Там все, простите, в чём мама родила. Не бойтесь, вещи ваши в сохранности, там. – питерский интеллигент, опустившийся на социальное дно по неизвестным причинам, кивнул своим сухим и тонким, как трость, лицом на раритетную тумбочку, рядом с койкой Николая.

– А по мне, так не при чём тут рубаха, – продолжил своё увлечённое философствование люмпен, походя, представившийся Диогеном, – Если это бронежилетом называть впору. Автобус КАМАЗом протаранило, водилу в мясо, а ты живёхонький, только шишками отделался. Чудеса!

Николая, словно током прошибло от репортажа циника по образу мысли и образу жизни. С испуганным лицом он вскочил на постели, от чего потемнело в глазах, а в пробитой после рокового столкновение голове всплыли последние воспоминания. Пыльный поребрик, холодный вечер и тёплые глаза водителя Лёхи. Мужчина с поседевшими висками и бородкой скорбно поджал задрожавшие губы, и на глаза его навернулись скупые мужские слёзы. Сердце заныло от полной безнадёги, будто его погибший спаситель был единственной опорой и надеждой в обрывочной жизни. Он по-прежнему не помнил других близких и свою истинную предысторию – травматический шок или наркоз полностью стёр вспыхнувший в сознании в предсмертный час архив, вернув несчастного на исходную позицию.

– Э-э, дружище, – похлопал плачущего по плечу люмпен Диоген, – Тебе бы беленькой сейчас. Да докторица всё до капли забрала, сволочь!

– Чудес не бывает на свете… – с мудрой тоской в надтреснутых бифокальных очках поспорил интеллигент, вещавший с койки у окна, – Просто КАМАЗ вынесло с правой полосы и основной удар пришёлся именно на водителя, если мне не изменяет память, туристического «Фольксвагена».

– Какой, Фольцфаген? Дурья твоя башка, – надсадно зарычал Диоген в сторону скромного очкарика и контингент злачной палаты грохнул смехом, – Ментяра сказал, что то «Вольво» было!

Новая, вычищенная кем-то память не изменяла и подопечному Николая Чудотворца – при сакраментальном упоминании о правоохранительных органах и злополучном автомобильном бренде искренняя скорбь его резко прекратилась.

– А тут милиция была? Меня искали, да? – заволновался он и люмпен, зажмурившись, кивнул потной проплешиной.

– Агась, захаживал тут один фраер, с утреца. Пока ты спал, как говорится. Даже забрать тебя хотел, коль ты оклимался, но добудиться не смог. Подозрительный типок, доложу я вам! – Диоген сладко зевнул, обнажив свой сталактитный рот, и повалился на свою койку, откуда беззаботно добавил: – Сказал, что к вечерку, как наркоз с тебя сойдёт, снова нагрянет…

Услышанное подействовало на многострадального странника эффективнее любого дефибриллятора. Движимый необъяснимым страхом, он за считанные минуты оделся, не забыв благодарственно поцеловать и повесить на шею деревянный талисман со святым ликом, и поспешил к двери. Но здравый смысл незримо придержал «новорождённого» за ворот. Куда бежать, у кого прятаться, если он не знает даже координат лечебного учреждения? Изодранная после автокатастрофы ветровка теперь роднила его со всеми маргиналами бомжатника. Николай обернулся к пасмурному окну и с надеждой обратился ко всезнающему интеллигенту. Тот с удовольствием истинного петербуржца просветил мужчину, которого принял за приезжего неудачника, в области картографии «Северной столицы с трёхсотлетней историей», любезно заостряя внимание на Васильевском острове и удобных пеших маршрутах к нему.

Когда очкарик принялся набрасывать схему маршрута на бумажке, дверь палаты угрожающе грохнула. Угрожающе только для напряжённого по известной причине Николая, поскольку вошедшего все встретили благожелательными возгласами. Этот бородатый старец с комичной наружностью в отделении стоков общества был, похоже, завсегдатаем. Со странными шутками и прибаутками пожилой маргинал душевно обнялся с Диогеном и прочими старожилами дна. Пройдя символический и незаметный курс лечения в Боткинской больнице, готические развалины которой конкурировали в номинации «Комфортабельность» разве что с преисподней, он спешил вернуться разгульным и никому ненужным ветром на улицы любимого города. Старец со странным потустороннем взглядом, одетый в ветхий салатовый комбинезон, направился и к интеллигенту, вглядываясь в нового постояльца.

– А-а… Ожил, покойничек! – обращаясь к Николаю, произнёс он дружелюбным голосом пугающую фразу, – Ну рад за тебя, очень рад! Я весь мир обошёл, а таких везучих не видел. Заступник-то у тебя знатный, в беде никогда не оставит. Так, что следуй смело за ним, Никола на верные пути выведет. А ещё лучше сейчас, вместе со мной из больницы выйти, пока нечисть по твою душу не пришла…

От слов сумасшедшего и без того многострадальная голова закружилась ещё сильнее, что навело на мысль о вполне уместных галлюцинациях, и Коля проигнорировал странные слова.

– Не бойтесь его, – тихо сказал интеллигент, – Это наш местный блаженный Иероним…

– Иероним? – удивлённо переспросил Николай, сторонясь навязчивого старика.

– Нет, милок, меня все Кузьмой кличут, а вот ты зовёшься чужим именем. – отвечал он сам за себя, продолжая играючи шокировать нового пациента.

Только очкарик невозмутимо продолжал свою журчащую речь, из которой следовало, что в таком тяжёлом состоянии, усложнённым отсутствием документов и денег, гостю мегаполиса лучше держаться провожатого, пусть и такого странного. Засыпающий люмпен Диоген поддержал его советы и отрекомендовал Кузьму, как большого знатока укромных уголков для бездомных, но почему-то распрощался с ним двусмысленными словами:

– До новых встреч, Иван Сусанин! Везунчик, слышь? И тебе удачи! На крайняк, возвращайся обратно к нам, болотного дна хватит на всех.

Но возвращаться и тонуть в гнусном месте, пусть и в неплохой компании, отнюдь не хотелось. На фоне общего безразличия к чужим проблемам, Николая подкупила готовность Кузьмы направить его в лабиринтах Петербурга, прикрывая пути отступления. И он последовал за этим странным человеком, предварительно сняв в убитом временем туалете ещё свежие бинты с головы. С шеи и рук, изрезанных осколками лобового стекла, Кузьма запретил снимать бинты, чтобы лишней заразы на пыльных весенних улицах не подхватить. Не то спившийся, не то выживший из ума терапевт в далёком прошлом, он посоветовал мужчине прятать побитую голову под капюшон ветровки, а шею плотно замотать шарфом. Такой закамуфлированной тенью, отбрасываемой другим эксцентричным бродягой, он покинул муниципальную больницу, где, впрочем, никто и не заметил потери безродного бойца. Последнюю его наивную надежду на курс лечения по восстановлению памяти быстро развеял инсайдер в зелёном комбинезоне. Максимум, на что мог рассчитывать там среднестатистический бездомный, так это дрянная, но бесплатная кормёжка, «приличная» смерть в больничной палате, а не в сыром подвале, и скромное погребение за государственный счёт.