Мария Корелли - Сила неведомая

© Мария Корелли, 2016

© А. В. Боронина, перевод, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Облако медленно плыло над вершиной горы. Обширное, кудрявое и белое, как пенный гребешок морской волны, оно двигалось по небу с видом божественного величия, и, казалось, почти демонстрировало сознание собственного великолепия. Над просторным участком Южной Калифорнии оно раскинуло свой белоснежный навес, двигавшийся с отдалённого Тихого океана через высоты горной цепи Сьерра Мадре, время от времени ловя пламя от снижавшегося солнца самым своим краем, который горел, как красное знамя, брошенное на крышу грубо сколоченной хижины, расположенной на стороне наклонной лощины одного из самых низких холмов. Дверь хижины была открыта; пара скамеек стояло на выжженной траве во дворе: одна из них служила столом, другая – стулом. Бумаги и книги возвышались опрятной горой на столе, а на стуле, если его можно было так назвать, сидел человек за чтением. С первого взгляда его вид представлялся не располагающим к себе, хотя сами черты его лица с трудом угадывались – так сильно их скрывала густая борода. По части одежды он мало себя утруждал. Свободные шерстяные брюки, белая рубашка и кожаный ремень для поддержки обоих предметов одежды составляли весь его наряд, который завершали белые полотняные ботинки. Солома его тёмных волос, тонких и нечёсаных, видимо, служила ему достаточным головным убором, и он, казалось, не замечал, или не обращал внимания, на горящий блеск летнего солнца, который едва смягчала длинная тень плывущего облака. Иногда он был поглощён чтением, иногда – письмом. Рядом с ним лежал маленький блокнот, в который он время от времени заносил определённые цифры и делал быстрые подсчёты, нетерпеливо хмурясь, словно сам процесс письма с трудом поспевал за скоростью движения его мыслей. Повсюду стояла удивительная тишина – тишина, которую едва ли поймёт тот, кто никогда не бывал в обширной стране, накрытой огромными отрезками чистого неба и отгороженной от остального мира горными грядами, будто гигантскими стенами, возведёнными титанами. В таких местах немного жителей, транспорта нет, кроме случайных вьючных мулов, переходящих холмистыми дорогами, – никаких признаков современной цивилизации. На фоне столь глубокого и торжественного одиночества вид человеческого жилья кажется чуждым и неуместным, и всё же человек, сидевший у своей хижины, выглядел довольным хозяином, что не всегда встречается у богатых собственников особняков и облагороженных земель. Он был столь задумчив и так поглощён своими книгами и бумагами, что едва ли заметил и, конечно же, не услышал приближения женщины, которая устало карабкалась вверх по склону холма, на вершине которого его хижина являла собой нечто вроде домохозяйства; и она подошла к нему, неся жестяной бидон, полный молока. Она поставила его рядом, в пределах ярда или двух, и потом, распрямив спину, она положила руки на бёдра и глубоко вздохнула. С минуту или две он её не замечал. Она ждала. Она была крупной, красивой девушкой, загорелой и черноволосой, с тёмными сверкающими глазами, в которых горела искра, происходившая не из небесного света. Наконец, осознав её присутствие, он откинул книгу в сторону и посмотрел вверх.

– Что ж! Значит, ты всё-таки пришла! Вчера ты говорила, что не придёшь.

Она пожала плечами.

– Не хочу, чтобы ты голодал.

– Как любезно с твоей стороны! Но меня голодом не уморить.

– Если у тебя не будет еды…

– То я что-нибудь найду, – сказал он. – Да! Я что-нибудь где-нибудь найду! Мне нужно совсем немного.

Он поднялся, лениво закинув руки за голову, затем, наклонившись, он поднял бидон с молоком и занёс его в хижину. Исчезнув на мгновение, он вернулся, неся назад пустой бидон.

– Теперь мне хватит на два дня, – сказал он, – и даже больше. То, что ты принесла мне в начале недели, благополучно прокисло; «прекрасный творог», как говорил наш домашний повар, и с этим «прекрасным творогом» и фруктами я просто роскошествую. Тут он пощупал карманы и вытащил пригоршню монет. – Этого ведь достаточно?

Она пересчитала их, попробовала одну монету на свой сильный белый зуб и кивнула.

– Не шути со мной, – решительно сказал она. – Ты платишь «Плазе».

– Сколько раз ты ещё будешь мне напоминать! – ответил он со смехом. – Конечно, я знаю, что плачу не тебе! Конечно, я знаю, что плачу «Плазе»! Этому восхитительному «отелю-санаторию» с тропическим садом и совершенно неудобному…

– Он удобнее этого, – сказала она, бросив пренебрежительный взгляд на его бревенчатое жилище.

– Откуда тебе знать? – и он снова рассмеялся. – В каком отеле ты когда-нибудь жила? Ты работаешь в «Плазе» на побегушках, обслуживаешь несчастных инвалидов, которые приезжают в Калифорнию «лечиться» от неизлечимых болезней…

– Ты не инвалид! – сказала она с лёгким оттенком презрения.

– Нет, я только притворяюсь!

– Зачем ты притворяешься?

– О, Манелла! Что за вопрос! Зачем мы все притворяемся? Все! Каждый человек – от младенца до старика! Просто затем, что не смеем взглянуть правде в глаза! Например, взгляни на солнце! Это огненная печь размером в пять тысяч миль, но мы «притворяемся», что это наш красивый дневной светоч! Нам приходится притворяться! Если нет, то мы бы сошли с ума!

Манелла в задумчивости нахмурила брови.

– Не понимаю тебя! – сказала она. – Зачем ты говоришь эту ерунду о солнце? Я думала, что ты всё-таки болен, что у тебя проблемы с головой.

Он кивнул с насмешливой торжественностью.

– Так и есть! Ты мудрая женщина, Манелла! Вот почему я здесь. Не из-за туберкулёза лёгких – из-за туберкулёза мозга! Ох, эти больные туберкулёзом! Они никогда не останавливаются в «Плазе»! Веселье, блеск и всё такое – слишком ослепительное окружение!..

Он помолчал, и блеск белых зубов под его тёмными усами выдавал подобие улыбки:

– Вот почему я живу здесь.

– Ты смеёшься над «Плазой», – сказала Манелла, с досадой закусив губу, – и надо мной тоже. Я для тебя ничто!

– Абсолютное ничто, дорогая! Но почему ты должна что-то для меня значить?

Тёплый румянец вернул её загорелой коже более глубокий оттенок.

– Мужчины часто любят женщин! – сказала она.

– Часто? О, более чем часто! Слишком часто! Ну и что?

Она нервно крутила одной рукой концы своей разноцветной косынки.

– Ты мужчина, – ответила она кратко, – у тебя должна быть женщина.

Он рассмеялся глубоким, грудным, сердечным, довольным смехом.

– Неужели? Ты и вправду так думаешь, удивительная Манелла? Подойди! Подойди поближе ко мне!

Она подчинилась, двигаясь мягким шагом лесного животного и, оказавшись лицом к лицу с ним, взглянула ему в глаза. Он доброжелательно улыбнулся, глядя в её тёмные жестокие глаза, и отметил с одобрением художника нетронутую прелесть природных линий её фигуры и гордую стать её красивой головы на хрупкой шее и великолепных плечах.