Ирина Резцова - Любовь по-черкесски. Мерем. Роман

– Гупче, наш сын сам выберет себе девушку. Не вмешивайся.

– Что ты мне предлагаешь? Ждать, пока он приведет мне гулящую?! Да лучше он умрет, чем женится на такой!

– Гупче! – Чиназ резко резко остановился посреди дороги. – Как ты можешь такое говорить? Почему у тебя все девушки гулящие?! Почему ты не оставляешь нашему сыну шанс, чтобы он привел хорошую девушку?

Чиназ был в ужасе от того, что Гупче перестала чувствовать реальность. Где та Гупче, в которую он когда-то влюбился? Как так получилось, что из молчаливой и скромной девушки она превратилась в женщину, которая не стесняется в выражениях? Когда он упустил что-то важное? Может быть, все дело в его излишней доброте? Или Гупче изначально была такой сварливой, но он не замечал?

– Хорошо, извини, – примирительно отозвалась Гупче. – Я погорячилась.

– Я думаю теперь о том, что будет думать наш зять, если Фатима пойдет по твоим стопам. Это будет позор на мою голову….

В этот момент Чиназ понял, что черкесские обычаи отнюдь не ограничивали свободу его мысли. Все эти годы они спасали его от падения из-за глупости женщины.

Подъехав к дому, Чиназ не стал торопиться заходить в двухэтажный дом, рассчитанный на два хозяина.

Он вошел через калитку, которая была ему по грудь. Забор был не то, что невысоким, но, можно сказать, символичным. Любой проезжающий мимо мог спокойно увидеть все, что происходит во дворе, да и в самом доме тоже.

Много раз Чиназ хотел поменять забор, закрыться от посторонних глаз, но Гупче напоминала ему, что их участок и так небольшой. Вернее, она чувствовала себя, как в крохотной комнатушке, поэтому ей нужно было ощущение пространства. Собственно, так казалось только самой Гупче. Остальные же члены семьи лишь приняли ее желание, как данность и старались свыкнуться с этим.

Странно, что при желании визуально расширить свое пространство, Гупче не стала сажать цветы и кустарники перед домом. Хотя ее родная Абхазия буквально утопает в зелени, окна дома, в котором она выросла, выходили на свободное от предрассудков Черное море.

«Моей жене нужно было родиться в каменной и богатой архитектурой Европе,» – думал временами про себя Чиназ, глядя на детскую больницу напротив дома.

Пока Гупче поджаривала обещанные с утра беляши, у Чиназа было время подышать воздухом во дворе. Он не замечал, что дышать, в принципе нечем. Солнце пекло все, что плохо лежало в непокрытом виде, как сосиску в сковороде. Да и куда спрятаться? Во дворе вместо цветущей и пахнущей зелени, повсюду молчаливо лежал бетон.

Чиназу было почему-то холодно. На мгновение ему показалось, что настала поздняя осень. Хотя он прекрасно понимал, что это скачет давление. Он решил присесть на качели, которые так любила Гупче и усаживала рядом с собой кого-то из подруг. Покачиваясь, он почувствовал, как в голове зашумело.

«Как же я устал…,» -подумал красивый черкесский мужчина.

Хотя от чего была такая дикая усталость в полдень, – Чиназ не знал.

Тем не менее, воспоминания увели его во времена учебы в аспирантуре. Молодой и перспективный человек уже год писал диссертацию в Тбилиси. Он мечтал преподавать, стать профессором. Деканат его родного университета в Майкопе специально ходатайствовал за него, чтобы Чиназ обязательно вернулся. Подходящая аспирантура оказалась в Грузии, куда ничего не подозревающий Чиназир Темиргоев отправился за степенью кандидата наук.

В те времена биологов-теоретиков было мало. Специалисты быстро распределялись на все государственные сельскохозяйственные предприятия. Это были времена строительства БАМа, активной сдачи больших объемов урожая к следующей пятилетке. СССР остро нуждался в агрономах, биологах, зоологах, ветеринарах и других специалистах, которые учились контактировать с землей, а не с людьми.

Работа по диссертации шла медленно, да и Чиназу было не до науки. Уже семь месяцев он наблюдал за милой абхазской девушкой, которая училась на третьем курсе университета. Его любовь становилась все сильнее и сильнее. В какой-то момент она тоже заметила его, но вместо смущения от радости, Гупче чувствовала страх.

Чем больше молодые люди общались, тем больше Гупче хотела скрыть одно постыдное обстоятельство из своей жизни. Влюбленный Чиназ недоумевал, почему глаза Гупче говорили ему о любви, а все поведение, наоборот, – как будто он чужой и недостойный ее.

Поначалу ему казалось, что это в ней сказывается природная скромность. На волне комсомольского порыва девушки умудрялись не поддаваться идеологической эйфории, они все-таки вспоминали, что традиции никто не отменял. Но ближе к свадьбе, Чиназ понимал, что вовсе не скромность была причиной ее отчужденности, хотя это качество в Гупче тоже было. Если не скромность, то что же?

Чиназ наблюдал за девушкой, пытался анализировать ее поступки, изучал ее родственников и однокурсников, но ничего такого, что могло объяснить столь странное поведение Гупче, он найти не мог.

– Гупче, у тебя все хорошо? – Чиназ, наконец, решился поговорить с ней.

– Да, все отлично у меня. Почему ты спрашиваешь?

– Я заметил, что во всех наших разговорах ты в какой-то момент обходишь стороной какую-то тему и выглядишь испуганной.

– С чего ты взял? Кого мне бояться? Тебя?

– Гупче, я наблюдаю за тобой слишком долго, чтобы сделать такой вывод. Может быть, есть что-то такое, что ты боишься мне сказать? Я пойму все. Ты же знаешь…

– Чиназ, может хватит мне задавать такие глупые вопросы?! В чем ты меня подозреваешь?! – Гупче пошла более быстрым шагом по шумной центральной улице Тбилиси.

– Хорошо, прости. Мне показалось, – догоняя ее, Чиназ только убедился в том, что тайна, которую скрывает Гупче гораздо серьезнее, чем он предполагал.

Приближалась свадьба.

Гупче, никогда раньше не отличавшаяся коммунистическими наклонностями, почему-то заявила приехавшим за нею в Сухум друзьям Чиназа, что свадьба будет комсомольской: «Сегодня все идут в ЗАГС, к чему вспоминать традиции вековой давности?..»

Казалось, растерялся даже гармонист. Молодые люди и двоюродная сестра по отцу стояли напротив нее и молчали. В обычаях не предусмотрено было разворачиваться и уезжать ни с чем, если девушка произносит глупые и неуместные слова.

На счастье, Гупче вовремя образумилась.

Однако на этом ее странное поведение не исчерпалось. В тот момент, когда ее привезли в Майкоп, в дом Чиназа, Гупче категорически не разрешила переносить себя через порог дома. «Как она могла потревожить души наших предков?» – причитала старенькая бабушка Чиназа, но ее поспешили успокоить, мол, невестка молодая, еще ничего не знает. Со временем обязательно начнет соблюдать все обычаи.