Виталий Юрьев - Взросление

– Ну, пока, – глухо сказал она.

– Не забудь, завтра утром, приходи.

– Не забуду, – чуть слышно прошептала она.

Он не видел её в темноте меж забора. Но чувствовал, что она стоит, не уходит, провожает его взглядом.

Подошёл к своему двору. Одинокая варакушка тихонько плакала в вишне. Только теперь он вспомнил, что за весь вечер они сказали друг другу так мало. Хотелось вернуться, позвать её со двора и говорить-говорить, как раньше, не замечая времени…

В окнах веранды горел свет. Ужинали. Он долго глядел, как дедушка берёт сухими пальцами горячие кули варёной картошки, очищает дрожащими руками шкурку. И подсолив, кушает, обжигая губы. Бабушка что-то говорит, голоса её не слышно, но речь её, кажется бесконечной и льётся долго-предолго…

Поставил удочку в углу сарая. Выпустил рыбу в банку. Выпил тёплого молока, заел куском хлеба.

Свет в веранде погас, слепые окна отражали огни звёзд. По двору бродили бесшумные лунные тени.

Идти в дом не хотелось. С помощью приставной лестницы, забрался на вершину огромного стога сена. С высоты смотрел на потемневшие кровли домов и поникшие кроны деревьев. Ещё глубже становилась ночь, звёзды разгорались ярче на чёрном величественном небе. Луна исчезла. Деревня погрузилась в первозданную тишину.

Для мальчика наступил миг одиночества, когда кроме тебя нет больше никого, ничего; только безликая, безучастная пустота, да ещё беспредельный покой.

Чёрное вогнутое небо, обхватило мир сверху, вобрало всё в себя. И он вдруг оказался в самой серёдке этого мира. Лежал на высочайшей вершине, посреди прозрачного ночного неба, широко раскинув руки; вслушиваясь в себя. В дрожащее, точно листок на ветру, сердце. В тревожные, трепещущие мысли. Рядом плавали, слабо пульсируя, звезды. Они стягивались к нему и блестели вокруг. Казалось, протяни только руку, и коснёшься их обжигающего холода.

Слышалась ему, точно сквозь туман, знакомая музыка. Мелодия неслась из темноты, пролетала ветерком, наполняла ночной двор. Возносилась ввысь, – далеко, до самых звёзд, странно сочетаясь с гармонией небесных сфер. И вот он уже поднимается вместе с мелодией всё выше и выше, к ставшему далёким небу, а звезды отступают всё дальше и дальше. Медленно кружится блестящая чернота в слипающихся глазах. Глаза закрываются, и перед внутренним взором раскидывается карта небосклона с сеткой звёзд.

Больше им не убежать от него. И вот он бредёт, – одинокий скиталец, по бесконечному зимнему пути, среди ледяных пустошей, холодных и чистых, очарованный хрустальным блеском. Вдруг лёд под ним вздрагивает, колышется. Чёрная трещина разбегается под ногами. Он срывается и падает, падает, мимо звёзд, погружаясь в бездонную глубину неба. Сеть звёзд сплывает вокруг него вниз, словно остатки воды по стенкам перевёрнутой чаши.

Чьи-то далёкие, но знакомые голоса доносятся до него. Наверное, голоса планет. Вдруг неожиданный поток подхватывает и несёт его, даря ощущение невесомости. И он уже не падает, а наоборот, летит; плавно летит сквозь пустоту. Это дедушка нашёл его на стоге и переносит на кровать, сквозь сон догадывается он. А небо вокруг него окончательно рушится, звезды кружатся и опадают, осыпаются поблёкшими лепестками. Слепая тьма охватывает всё, а за ней наступает беспамятство.

Наутро, – короткое прощание. Бабушка целует его в щёку. Дедушка сдавливает плечи в крепком объятии. Девочка появляется из пустоты, подходит к нему и подаёт руку.

«Прощай», – отрывисто говорит она и отступает назад, в темноту.

Машина уносит его вдаль, а он всё смотрит и смотрит назад, и ему ещё долго видится затопленная солнцем деревушка, уменьшающийся дом в тени старой яблони, неровная полоса асфальтовой дороги, и маленькие белые фигурки, машущие вслед…

Мальчик вздрагивает, открывает глаза: под головой старая подушка, скомканная простыня где-то в ногах, одеяло съехало в сторону.

Прислушивается. В соседней комнате похрапывает дед. Сквозь отворённое навстречу прохладной ночи окошко, льётся в комнату монотонный перезвон сверчка.

Тянется за одеялом. Рука наталкивается на что-то мягкое. Рядом, свернувшись клубком, спит котёнок.

Всё как обычно, всё, как и должно быть. Бабушка пока не будила его, ведь ещё слишком рано. И у него ещё есть время поспать. А день ещё впереди, много дней, ведь каникулы только-только начались. И рыбная ловля, и лес, и девочка, и прочее… это всё ещё обязательно будет. Завтра и следующие три месяца. А может и вечно… А тот день, что приснился, наступит нескоро. Может – никогда.

Голова мальчика падает на подушку. Он мгновенно засыпает.

Вадим, невысокий тринадцатилетний парнишка, засунув руки в карманы, вразвалочку шёл вокруг школы. Рядом каланчой шагал его лучший друг Андрей. Ребята откровенно нудились.

Начало жаркого лета – скучная пора. Учёба только недавно закончилась и друзьям было ещё не вполне понятно, куда девать всю ту прорву свободного времени, которая вдруг у них возникла.

Школьный двор уже несколько дней был тих и безлюден. Но на спортивной площадке по-прежнему кипела жизнь: оттуда доносились перекрикивания юных футболистов, гогот детишек, высокие голоса девчонок.

Неожиданно в помещении школы прозвенел звонок. Парни вздрогнули от этого внезапного напоминания о неотвратимости будущих уроков.

– Недолго нам гулять… какие-то три месяца и опять учёба, – недовольно проворчал Вадик.

– Неохота, – лениво отмахнулся Андрей.

– Понятное дело!..

Они сделали вокруг школы ещё один кружок, болтая о том, о сём.

– Скучно, – наконец вздохнул Андрей, одновременно делая шире шаг, как бы невзначай устремляя друга в направлении спортплощадки.

– Ага, – согласился Вадим, немного отставая от товарища и продолжая движение по дорожке, сворачивавшей в сторону.

Андрей, увидев, что его тайные намерения были легко распознаны, раздосадовано поджал нижнюю губу. Внезапно под ногу ему попалась пустая консервная банка. Он радостно подхватил её носком битых кроссовок и отпасовал Вадиму. Тот автоматически принял «мяч» и вернул передачу.

– Мож в футбол?.. – наступив на банку, с отчаянной надеждой в голосе, спросил Андрей.

– Нельзя – вздохнул Вадим, кивая на свои летние туфли. – Последняя целая обувь осталась. Покупать сейчас что-то новое денег нет, да и смысла тоже – нога ещё за лето может вырасти.

– А кеды твои?..

– Пипец пришёл кедам, пришлось выбросить. Жирный, сука такая, чуть с ногами не оторвал. Короче, если я ещё туфли добью, матушка точно мне башку отвинтит…

Андрей уронил голову на грудь и продолжил движение по ранее избранной траектории – заходя на очередной виток вокруг школы.

– Хреново… – обречённо вздохнул он.