Дэвид Лазба - Текел. Ты взвешен и найден лёгким

– И все три судьи выбрали Михаила Гаврикова! – Воскликнул Дима. – С его замечательным рассказом «На фронте радостей нет»

Все захлопали, а я не вылезал из волос. Принюхивался к опьяняющему запаху ее тела и желал зарываться все глубже, и глубже.

– Адам. – Отодвинула она меня. – Перестань.

– Нет, не могу. – Сказал я и снова потянулся к ней.

– Все ваши работы прекрасны. – Говорил Дима с кафедры, подбадривая тех, кто не выиграл. – А Михаил Гавриков получает приз, в виде вот такой вот грамоты.

Я вытащил свою голову, последний раз пробежался по всему залу и сказал:

– Ну, все. Пойдем.

На улице было жарко. Пылающее солнце стояло очень высоко, окрашивая белую тойоту моего брата в лимонный цвет. Волосы Софьи заблестели. Я был рад тому, что эта глупая церемония окончилась так скоро. Честно говоря, я даже не понял, что это было. Да и плевать.

Мы сели в машину, я завел ее и вдруг из здания вылетел Дима.

– Мы совсем не попрощались. – С досадой сказала она, глядя на меня. – Так некрасиво.

Он подбежал к машине. Я опустил стекло.

– Спасибо за все. – Говорю. – Было круто.

– Уже уходите? – Запыхавшись, спросил он. – Я думал, останетесь. Мы сейчас чай будем пить.

Может, Софья и горела желанием остаться, но я безотчетно надеялся, что нет. Мне очень хотелось думать, что она имеет больше желания побыть со мной наедине.

– Ты знаешь… – Протяжно произнес я. – У меня нет желания оставаться тут.

Я почувствовал затылком, как она начала краснеть и опустила вниз глаза.

– Это все из-за того, что ты не выиграл? – Спросил Дима.

– Нет.

– А из-за чего тогда?

– Я сюда изначально не хотел. Это все она. – Я кивнул в сторону Софьи.

– А… – Расстроенным тоном сказал Дима. – Ну, хорошо.

– Скажи всем «спасибо». – Махнул я рукой, закрывая окно.

Он, молча, стоял и пустыми глазами смотрел на меня, через стекло. А мы неподвижно сидели.

– Чего же ты ждешь? – Нервно спросила Софья. – Поехали.

– Машину подготавливаю.

– К чему?

Ее смущало, что этот Дима все еще стоит и смотрит. Мне не хотелось с ней ссориться и показывать свой гнилой характер. Я резко ударил по газам, и мы уехали.

– Куда поедем? – Спросил я.

Софья молчала. У нее были нахмурены брови. Ей не нравилось мое дурное, брюзгливое поведение. Она была честной, ничего не скрывала. Наверное, это потому что была молода, и ее пока не отравило это ужасное, грязное, либеральное, вонючее общество, которое вынудит любого мыслящего тростника начать лгать. В этом мы с ней были похожи.

– Ну, хватит дуться. – Сказал я, улыбаясь.

Я притормозил около одного маленького кафе и посмотрел на нее.

– Ты не очень красиво себя повел. – Сказала она.

– Хотела, чтобы я солгал ему?

– Нет.

– А что? Я сказал правду. Тут ты либо лжешь, либо говоришь правду.

– Я думала, тебе будет интересно. Думала, что понравится….

Я отстегнул ремень.

– Знаешь, почему мне не было интересно? – Спросил я.

– Почему?

– Потому что сейчас мне интересна только ты.

– Не знаю почему они выбрали того мужика. – Она немного оттаяла и подняла голову. – Твой рассказ, я уверенна, лучше.

– Это не важно… – Сказал я, целуя ее.

Время летело, как американская гиперзвуковая крылатая ракета X-51AWaverider. Я считал каждый день, пытался смаковать каждой минутой, проведенной рядом с Софьей. Но этот незабываемый месяц юношеской любви слишком быстро распылился. Действительно, я даже и не заметил.

С календаря слетел июль и его заменил август. Я поступил в дорожный университет. А Софью приняли в немецкую художественной школу, известной как Штаделшуле. Язык сломаешь, пока проговоришь. Она находилась во Франкфурте-на-Майне. Насколько мне было известно, никто из ее праведной семьи не владел немецким языком, и я понятия не имел, как Софью приняли в эту школу без знания языка. Мне не приходилось спрашивать у нее об этом. Я просто сказал: «Рад за тебя!» и это была почти правда. Она мечтала об этом всю жизнь. Там ее научат творить настоящее искусство. У нее огромный потенциал. Больше, чем у меня, во всяком случае. Но и во мне он имеется. Небольшая щепотка. Однако я не гнался и не гонюсь за своей детской мечтой – стать писателем, актером, музыкантом или кем-то в этом роде. Приходиться гнаться за деньгами. Большими купюрами. Причем, сломя голову. А до поступления мне пришлось выискивать такой университет, где почти не нужно заниматься, только лишь посещать лекции, однако, после окончания получить возможность устроиться на хорошую, высокооплачиваемую работу. Да. Так бывает. И этот, как раз, оказался именно таким. Идеально. Причем, он считался одним из лучших в Москве. Факультет назывался «технология транспортных процессов». Что-то вроде логистики.

Моему счастью не было бы конца, если Софья не улетала бы в Германию. За этот месяц я узнал, что такое любовь, узнал, что такое взаимность, научился улыбаться во весь рот, перестал слушать унылую музыку и прекратил думать о том, как ужасен этот мир. Раньше мне хотелось все изменить и меня все не устраивало. Саботаж разрывал меня на клочья. Но с ее приходом в мою дармоедную жизнь все изменилось. Оказывается, любовь способна затуманить все невзгоды и густо растушевать желчь этого страшного мира. Она подаст на блюдце счастье, которым нужно попытаться смаковать всю жизнь. Но оно, увы, иногда, быстро съедается. Я же его вообще сожрал. Так уж вышло. В этом нет моей вины.

Билеты куплены на 26 число.

Я подвез Софью и их родителей до аэропорта, помог с тяжеленными чемоданами и довел до регистрации. Время взлета – 22:00.

Софьин отец крепко пожал мою руку и даже изобразил что-то вроде улыбки. Но эта гримаса была посвящена не мне. На него, наконец, нахлынуло осознание того, что через несколько часов он покинет Россию и, скорее всего, навсегда.

– Спасибо тебе, дружище. – Говорит. – Ты хороший парень. Все у тебя будет хорошо.

– Спасибо. Удачи вам.

После, ко мне подошла его взволнованная жена. Она крепко меня обняла и сказала:

– Мы будем очень за тобой скучать, Адам! Ты хороший мальчик! – Она всхлипнула. – Приезжай к нам! Обязательно! Вы с Софьей будете на связи, она сообщит, где мы и как мы. Приезжай летом! Вы очень хорошая пара.

– Хорошо. Я приеду. Спасибо за все.

Она отошла и ко мне подошла Софья. Ее пустые глаза и опущенные уголки рта – убивали меня. Мне было трудно глотать. В горле стоял ком, размером с булыжник.

– Адам. – Сказала она. – Это ничего не значит. Мы будем общаться. Мы будем вместе. Ты же знаешь.

– Конечно. – Я глянул на ее отца, и понял, что наш последний поцелуй состоялся вчера. – Все будет хорошо. Мы же на связи.

– Да… Мы не потеряемся.

– Обещаешь? – Еле улыбнувшись, спросил я.