Ю. Лугин - Мое облако – справа. Киноповести

Тулайкин разворачивается на каблуках, словно бы напоказ выполняя армейскую команду «Кру-гом!»

Алевтина откидывает шинель и торопливо натягивает гимнастерку, управляясь одной правой рукой – на левой вместо ладони у нее протез в черной перчатке.

– Уже можно, – говорит она, вставая.

Тулайкин снова делает поворот «Кругом!» и, застыв на месте, смотрит на левую руку Алевтины.

Алевтина, поскольку не она это первая начала, по-уставному вытягивается по стойке «Смирно!» в полном соответствии с известным указом Петра I от девятого декабря1709-го года, согласно которому подчиненный «перед начальствующим должен имеет вид лихой и слегка придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство», и докладывает:

– Товарищ лейтенант, разрешите доложить: старший лейтенант Донатович в ваше распоряжение прибыла! И даже разбужена и построена.

Тулайкин, не в силах отвести взгляд от черного протеза на ее левой руке, непроизвольно касается своего увечного предплечья и отвечает не сразу…

– Товарищ подполковник, разрешите доложить: лейтенант Тулайкин к месту прохождения дальнейшей службы прибыл!

В новенькой необмятой шинели с двумя кубарями в петлицах Тулайкин по-уставному отдает честь угрюмому подполковнику с черными провалами вокруг воспаленных от недосыпа глаз. Из-за низкого потолка в землянке свежеиспеченному лейтенанту приходится смешно вытягивать вперед голову на худой и по-мальчишески длинной шее, но четкий отработанный жест, которым он «берет под козырек» правой рукой, безупречен и мог бы удовлетворить самого взыскательного командира-строевика в мирном тридцать восьмом году. Но сейчас в календаре начало декабря 1942 года и самый разгар Второго Ржевско-Сычёвского наступления, поэтому подполковника навыки Тулайкина в строевой подготовке не впечатляют.

– Прибыл, говоришь? – не вставая, подполковник берет документы лейтенанта и, не глядя, передает их замполиту. Тот, поправив очки, заглядывает в командировочное удостоверение и утвердительно кивает.

– И ведь что удивительно, нашел, куда надо, не заблудился в темноте… – подполковник вздыхает.

– А я везучий, товарищ подполковник! – с пацанским задором говорит Тулайкин.

– Везучий, говоришь? Завтра поглядим, какой ты везучий… А пока примешь взвод в роте капитана Семенова – по линии окопов из блиндажа налево и, не доходя, упрешься в его НП. С бойцами познакомишься, а там все просто: через два часа артподготовка, а после по двум зеленым ракетам – в атаку. Продаттестат и табельное оружие получишь завтра, если… – подполковник опускает глаза и после короткой паузы отстегивает с себя кобуру. – Возьми пока мой ТТ. Пообещай, что вернешь, везучий! – последние слова подполковник выкрикивает с каким-то странным надрывом.

– Обещаю, – говорит Тулайкин и широко улыбается. – Я не только везучий, но и ответственный.

– Послушай, везучий и ответственный, – вмешивается замполит. – А что у тебя за шпаковский чемодан такой огромный?

– Это не чемодан, товарищ майор. Это футляр для аккордеона. Я его для удобства мешковиной обернул и лямки приделал, чтобы за спиной носить.

– А в футляре что, если не секрет?

– Как что? Аккордеон, – Тулайкин, выпучив глаза, преданно «ест глазами начальство». Напряжения мышц для этого выпучивания оказывается достаточным, чтобы губы не разъехались в улыбку, которая начальству вряд ли бы понравилась.

Тем не менее, даже такой ответ раздражает замполита:

– Аккордеон?! Послушай, лейтенант, а ты боевой батальон с ансамблем песни и пляски не перепутал?

– Никак нет, товарищ майор. Наоборот.

– Что значит наоборот?

– В ансамбль песни и пляски меня хотели после училища направить, только я отказался.

– Вообще-то приказы не обсуждаются…

– Так точно, товарищ майор, но у меня получилось!

Подполковник смеется и жестом останавливает замполита, уже надувшего грудь для грозного разноса обнаглевшему лейтенантику.

– Оставь его, Матвей Исаевич, не придирайся к парню. Завтра после боя поговорите. Если будет о чём.

«И с кем», – думает замполит.

– Разрешите идти, товарищ подполковник? – говорит Тулайкин.

– Ступай!

Тулайкин все тем же лихим взмахом правой руки отдает честь, поднимает с земляного пола футляр с аккордеоном, делает шаг назад, в темноту…

…и оказывается в своем директорском кабинете Усть-Канорского детского дома и школы-интерната в начале марта 1945-го года.

– Во-первых, не «товарищ лейтенант», а бывший товарищ лейтенант, – соблюдать субординацию в разговоре с симпатичной девушкой Тулайкину явно не хочется. Тем более что девушка старше его по званию.

– Товарищ бывший лейтенант, разрешите доложить: бывший старший лейтенант Донатович…

– Да вижу, что прибыли. Разбуженная и построенная… Есть предложение. Зовите меня просто Васей.

– Не слишком ли вы… торопите события, товарищ бывший лейтенант?

– А вы мне сразу понравились. Извините за простоту и не сочтите за наглость, но между нами… – Тулайкин касается предплечья правой руки, – много общего.

– Если вы намекаете на… – Алевтина кивает на свой протез, — то вы, Василий, бестактный грубиян. Извините за прямоту и не сочтите за грубость.

– Извиняться вам не за что, я действительно грубиян, – соглашается Тулайкин. – Бестактный такой… Никогда не говорил девушкам комплименты. До войны не успел, а здесь некому. Но интуиция мне подсказывает: мы действительно родственные души.

– Интуиция или богатое воображение?

– Богатое воображение мне нашептывает нечто другое. И ведь, что характерно, каждый день и не по разу. Мол, а не пора ли тебе остепениться, дружок? Влюбиться и жениться?

Алевтина хочет что-то сказать, но, не выдержав, улыбается. Потом, вздохнув, садится за стол и достает из офицерского планшета документы.

– Классно обменялись любезностями, Вася. Перейдем к делу?

– Чуть позже, – Тулайкин вынимает из подсумка для противогаза упакованный в газету сверток, кладет его на стол, из внутреннего ящика стола достает самодельный нож, обмотанный снизу черной просмоленной изолентой, мутный граненый стакан, солдатскую кружку и заварочный фарфоровый чайник – весь в мелких трещинках и со сколотым на конце носиком. – Сначала чаю попьем. Кстати, умыться не хотите ли?

– Мечтаю! А то разбуженная, построенная, да только неумытая.

Тулайкин накрывает стол чистой газетой, насыпает в чайник заварку.

– Пока умываетесь, и чай заварится. Чай у нас не хуже настоящего. Таежная смесь: зверобой, мята, медуница и все такое. А документы давайте – прямо сейчас приказ о зачислении напишу. Вы ведь наш новый историк?

– Было дело под Полтавой.