Ю. Лугин - Мое облако – справа. Киноповести

– Говорила.

– Ты, если тебя кто-нибудь еще обидит, мне скажи. Мы всегда за слабых заступаемся. Эх, за нас бы кто заступился! – Комар сокрушенно вздыхает и – после короткой паузы: – Ты, девочка, не из детдомовских?

– Нет. Я с папой и мамой живу.

Вован что-то нашептывает Комару на ухо.

– Даже так?! – удивляется Комар.

В глазах его появляется странный блеск.

– Скажи, девочка, а твой папочка какие папироски курит? А мамочка нарядно одевается?

– Видел я раз еёную мамашу. Шмотки по высшему разряду. Шуба на песце, бусы, сережки из рыжевья с камушками…

– Ша, сява, не с тобой базар! – обрывает Вована Комар, но с Томочкой продолжает говорить ласково, чуть ли не сюсюкая: – А вот у Вована с Чимбой папы-мамы нет. А ирисок, сахарку им ой как хочется! Сечёшь, девочка? Тебя как зовут?

– Томочка.

– Вот я и говорю: врубаешься, Томочка? Мне лично ирисок не надо, но от папиросок я бы не отказался.

– Я у мамы попрошу.

– А вот маме ничего не говори. А то получится, будто ты ябеда. А с ябедами мы не водимся. Ты так, потихоньку, чтобы мама и папа не заметили.

– Я попробую.

– Попробуй. Прямо сейчас иди и попробуй. А то мамочка дома ждет, волнуется…

– До свиданья! – вежливо прощается Томочка и уходит, не переставая оглядываться даже тогда, когда Комар закрывает за ней дверь.

– Папахен у Томочки в натуре большая шишка, – говорит Вован. – Связываться с такими…

Комар пренебрежительно цокает языком.

– Куража больше. Томочку не обижать, наоборот. Промежду делом, поспрашивайте, где живет, когда родителей дома не бывает, где шмотье хранится, где камешки с рыжевьем и денежки. Хотя нет, не лезьте, я сам.

– Думаешь, хату обнести? – подает голос Чимба. Он бы лучше промолчал, но перспектива стать сообщником преступления его не то чтобы пугает, но…

– А почему нет? Не ссы, вас на дело подписывать не буду. И сам дуриком не полезу. Я при случае фартовым маляву кину, а они решат, обносить фатеру или нет. Как бы карта ни легла, фартовые мне припомнят, на дело возьмут или долю малую за наводку отстегнут. Только об этом – ша!

– Да ты чё, Комар! – обижается Вован.

– Ладно. Сваливать пора. Шконку выбрать, мелкоту уважению поучить…

– А учебники? – спрашивает Чимба.

– Оставь, бикса сама обернет. И сама меня найдет, чтобы отдать!

– Оп-паньки! – Вован нагибается и поднимает с пола оставленную Томочкой куклу. – Томочка куклу забыла! Догнать?

– Нафиг, – отмахивается Комар. – Если бы урод не приставал, нужна ей та кукла. Дома, поди, игрушек навалом.

– Ага, не то, что эта рвань – закопченная, бензином воняет! – Вован брезгливо морщится и бросает куклу на пол.

– Короче, сваливаем, – Комар вихлястой своей походочкой шагает к дверям, но вдруг возвращается и останавливается перед Горелом. – Живи пока, убогий! – ухмыляясь, он с садистским наслаждением дает Горелу щелчка-пиявку и только после этого выходит из Ленинской комнаты.

Вован, подражая Комару, отвешивает бьющемуся в затихающих конвульсиях Горелу еще одну пиявку. Чимба собирается проделать то же самое, но в последний момент передумывает.

Горел, оставшись один, подползает к брошенной кукле, берет ее в руки, раскачивается и, делая над собой огромное усилие, хриплым голосом пытается петь, хотя он уже почти забыл, как это делается:

Тихо… стало… в комнате…

за окном… темно…

Ну и моей… девочке…

спать пора… давно…

…и ослепительной вспышкой в его затуманенном сознании всплывает в мельчайших подробностях картинка-воспоминание, никак не связанная ни с тем, что было до, ни с тем, что случится после.

Зимний вечер в деревенской горнице… Красивая женщина в наброшенном на плечи платке, где на зеленом фоне в орнамент вплетаются белые и красные розы, качает детскую кроватку и поет ласковым материнским голосом:

Едва слышно ходики на стене стучат,

Мама-зайка в норке баюкает зайчат.

Звездочки мерцают, не жалея сил,

Словно кто-то бусинки в небо уронил.

За окном так холодно, дождик проливной.

Ты не бойся, деточка – мамочка с тобой.

И еще Горел видит себя – десятилетнего Кольку Титаренкова, который, подложив ладошку под голову, глядит на поющую женщину с кровати напротив, и постепенно засыпает с улыбкой на счастливом спокойном лице. Потому что сниться ему будут хорошие сны. В отличие от кошмаров, которые не оставят Горела до конца его недолгой жизни. Недолгой, потому что слишком больно жить, когда каждую ночь снятся кошмары.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.