Ю. Лугин - Мое облако – справа. Киноповести

Тулайкин, прищурившись, несколько секунд смотрит на Ахтарова. После чего кивает ему на дверь:

– Заходи уже… насекомое!

Ахтаров-Комар, по-блатному вихляя бедрами и распевая во все горло:

– П о дайте, п о дайте к о пеечку,

О дин я на свете, о дин,

И Льва Никола и ч Толст о ва

Я нез-к о нн о р о жденный сын!

М о й папа – великий писатель.

Лев Ник о лаич Т о стой,

Не ел он ни рыбу, ни мяс о ,

Х о дил п о п о ляне б о сой… – поднимается на крыльцо.

На границе тучи ходят хмуро,

Край суровый тишиной объят.

У высоких берегов Амура

Часовые родины стоят…

В своем кабинете директор Тулайкин в полном одиночестве занимается очень глупым и безнадежным делом – он пытается играть на аккордеоне. Для этого ему приходится поставить правую ногу на стул, углом опереть на нее перевернутый инструмент, придерживать его правой культей и подбородком и как-то умудряться растягивать меха движениями локтя левой руки с помощью ремня, а пальцами нажимать на перевернутые клавиши. Какие-то звуки из аккордеона ему извлечь удается, но музыкальными назвать их можно разве что в виде комплимента. Со стороны Тулайкин выглядит довольно смешным и малоавторитетным, но кабинет пуст, никто не видит ни его жалких потуг укротить инструмент, ни слез на его глазах…

На несколько минут он делает передышку, чтобы выпрямить спину, потрясти в воздухе затекшей от напряжения культей, вытереть глаза и…

…вспомнить себя, красивого и неувечного, в гражданском пиджаке и с набриолиненными волосами, на сцене поселкового клуба, лихо аккомпанирующего женскому хору:

Там врагу заслон поставлен прочный,

Там стоит, отважен и силен,

У границ земли дальневосточной

Броневой ударный батальон!

Он едва успевает вернуть на лицо привычное для окружающих выражение веселого оптимизма, когда в кабинет входит Алевтина.

– Познакомилась с Ахтаровым? Если жалобы есть – излагай сразу.

– Познакомилась, – говорит Алевтина. – Глаза у него…

– Красивые? Что меня больше всего поражает – у всех женщин от мала до велика реакция на поганца одинаковая: «Ах, какой ангелочек! Какие у мальчика серо-голубые глаза!»

– У меня реакция на красивые глаза другая, – сухо говорит Алевтина и, чтобы не объяснять почему, переходит на официальный тон: – В общем, товарищ директор, мальчик, конечно, трудный, запущенный, но, как мне кажется, не совсем безнадежный. Строгость к таким требуется, но и по-доброму с ними надо.

– Ага, – кивает Тулайкин. – На усиленное питание мальчика поставить, сказочки ему на ночь читать, по головке гладить, пятки чесать…

– Не смейся, Вася! Мальчику учиться надо. И книжки хорошие читать – сразу видно, он способный. Я у тебя где-то «Как закалялась сталь» Островского видела…

– Не дам!

– Жмот!

– Мне эту книгу в госпитале хороший человек подарил. А если бы и не подарок, все равно бы не дал. Такой вот я жмотюга!

– Ладно, у Станиславы Сигузмундовны попрошу, она сейчас как раз Ахтарову учебники по моей просьбе подбирает.

Тулайкин вдруг встает и торжественно пожимает оторопевшей от неожиданности Алевтине руку поверх протеза своей здоровой рукой.

– Что это было, Василий? – недоумевает Алевтина.

– А это я поздравил тебя с началом трудовой деятельности на руководимом мною объекте! Кстати, Станислава Сигизмундовна не говорила тебе, что ты приглашена на традиционный ужин?

– А кто меня пригласил? И куда?

– Отвечаю по порядку: во-первых, пригласил тебя от лица коллектива я, будучи коллективом поддержанным целиком и полностью. Во-вторых, торжественный ужин мы устраиваем в столовой в первое воскресенье месяца, совмещая с педсоветом, и у тебя есть еще почти два дня, чтобы подготовиться… Ну а от себя лично я приглашаю тебя на обед. Прямо сейчас.

– Но ты говорил…

– А я никогда от своих слов не отказываюсь! Иваныч велел. Его Митрофановна картошки наварила, хлеб у меня еще есть, да и сухпаем сегодняшний обед-ужин в столовой возьму. Идем уже! Или ты, товарищ Донатович, не тот самый соловей?

– Соловей?

– Ага. Которого баснями не кормят.

– Уговорил, товарищ Вася, – смеется Алевтина. – Только я сначала в Ленинскую комнату зайду, Ахтарову учебники передам.

– Не задерживайся. Ахтаров здешние порядки знает, сам устроится.

Ах ты зона, зона – три ряда колючки!

А за зоной роща – там меня зовут;

А по небу синему золотые тучки

В сторону родную чередой плывут!

Посреди Ленинской комнаты с традиционным гипсовым бюстом Ленина на задрапированном кумачом постаменте, с агитационными лозунгами, картой боевых действий и известным плакатом с Марксом-Энгельсом-Лениным-Сталиным в профиль на стене, полулежа, вытянув ноги, раскачивается на стуле досрочно освобожденный Петр Семенович Ахтаров, шестнадцати без малого лет, по кличке Комар.

В комнату вбегают Чимба с Вованом.

– Он? – шепотом спрашивает Чимба.

– Он, – шепотом отвечает Вован.

– Это ты на кого онкаешь, фраерок? – громко говорит Комар.

– Извини, Комар, мы тут с Чимбой… Короче, прими нашенское со всем почтением и уважением!

– Пустым базаром авторитету уважение не выказывают!

Чимба суетливо достает из карманов пачку папирос и газетный сверток и протягивает их Ахтарову.

– Мы порядки знаем, Комар. На вот, прими! Курево и пошамать немного.

– Курево – в самую масть! – Комар обрадовано выхватывает у Чимбы из рук сверток и папиросы. – И пожрать сгодится. В натуре угодили, сявки. Если что… короче, вы поняли! Но если чего скажу – в лепешку расшибись, а сделай. Так в зоне у паханов заведено. Ты, – Комар тычет пальцем в Чимбу, – позаботишься, чтобы у старшака шамовка завсегда была. А ты… – Комар сплевывает на пол и тянет время, не зная, собственно, что ему надо от Вована. – Для начала прикурить дай!

Вован виновато оправдывается:

– Извини, Комар, но спички у нас Иваныч…

– Мне до лампочки, есть у тебя дрова, или в пролете. Я сказал: прикурить дай!

– Да где ж я спич… дрова то есть возьму?

– Найди. Считаю до пяти. Время пошло – уже четыре. Бегом!!!

Вован торопливо убегает.

– А ты пока расклад здешний распиши, – говорит Комар Чимбе. – Для начала про биксу однорукую, которая давеча мне про дисциплину трендела, – передразнивает: – «Посиди туточки, мальчик, пока я тебе учебники подберу!» Мальчика нашла, мля!

– Воспитуха новая. И, похоже, истории нас учить будет.

Вбегает радостный Вован, погромыхивая спичечным коробком.